Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит

22
18
20
22
24
26
28
30

Великий город[38]

Я воспеваю город.

Чертов город. Я стою на крыше здания, в котором не живу, раскинув руки и втянув живот, и кричу всякую чушь и улюлюкаю в адрес перекрывающей вид стройплощадки. Я пою оду городскому ландшафту. Город поймет.

Сейчас рассвет. Мои джинсы липнут к ногам из-за высокой влажности – а может, из-за того, что я очень давно не мылся. Деньги на прачечную у меня есть, а вот сменной пары брюк – нет. Наверное, лучше купить еще пару в «Гудвилле» вниз по улице… но прямо сейчас я туда не побегу. Мне нужно закончить мои «ААААааааААААаааа-вдох-ааааААААааааааа» и дослушать эхо, отзывающееся мне от фасадов окрестных зданий. Я представляю, что мне аккомпанирует оркестр, исполняя «Оду к радости» Бетховена, положенную на бит Басты Раймса, а мой голос связывает все воедино.

– Прекрати орать! – кричит кто-то с улицы, и я кланяюсь и ухожу со сцены.

У самого выхода с крыши я задерживаюсь и прислушиваюсь. Мне кажется, что я слышу ответное пение, чей-то отдаленный и очень тихий бас. Можно даже сказать, застенчивый.

А еще дальше раздается нестройный, нарастающий рев – или это просто сирены полицейских машин? В любом случае, звук неприятный, поэтому я ухожу.

– Эти вещи действительно существуют, – говорит Паулу.

Он не перестает курить, мерзкий говнюк. Я ни разу не видел, как он ест. Кажется, рот нужен ему только для сигарет, кофе и болтовни, что весьма прискорбно – рот-то у него красивый.

Мы сидим в кафе. Он угостил меня завтраком, иначе мне нечего было бы здесь делать. Другие посетители пялятся на него, потому что по их стандартам он недостаточно белый. И на меня, потому что я определенно черный, а в моих джинсах не специальные, модные, а совершенно обычные дыры. Я не воняю, но эти люди за милю чуют человека, у которого на банковском счете ни цента.

– Ага, – киваю я, вгрызаясь в сэндвич с яйцом и едва не пускаю струю от удовольствия. Это настоящее яйцо! И сыр настоящий, швейцарский, а не какое-то говно из «Макдоналдса»!

Паулу любит слушать себя. Мне нравится его акцент; немножко гнусавый, с присвистом, непохожий на типичный испанский. У него большие щенячьи глаза – если б у меня были такие же, то мне многое сходило бы с рук. При этом он кажется старше своих лет – намного, намного старше. Седина лишь чуть-чуть тронула его виски, но он все равно напоминает столетнего старика.

Паулу тоже пялится на меня. Для меня это непривычно.

– Ты меня слушаешь? – спрашивает он. – Это важно!

– Угу, – отвечаю я, продолжая набивать рот.

Он выпрямляется.

– Сперва я тоже не поверил, но Хон затащил меня в канализацию – вонища там, надо сказать, страшная – и показал корни и растущие зубы. Я всю жизнь слышал это дыхание, и считал, что все его слышат, – он делает паузу. – А ты слышишь?

– Слышу что? – опрометчиво переспрашиваю я. Не то чтобы я его не слушаю, мне просто по фигу.

Паулу вздыхает.

– Слушай!