Путь избавления. Школа странных детей

22
18
20
22
24
26
28
30

Однако давайте представим живого коня, могучего, с развевающейся гривой – он не говорит о себе «я», но все же он есть, он ходит и испражняется, где ему вздумается. У коня нет «я», которое можно было бы отделить от коня, потому у коней нет и призраков. А вот насчет кошек я не уверена.

Но если «я» не существует, кто пишет это письмо? Пожалуй, лучше мне поскорей его закончить.

Но я забыла главное: у нас снова смертельный случай. Один глупый мальчишка услышал мое мимоходом сделанное замечание про кровь (в обращении к ученикам на уроке Слышимой Речи) и решил испробовать теорию на практике. Быть может, он надеялся таким образом досадить мне? Ведь мало того, что школьная казна из-за него оскудела, на нас теперь направлено самое пристальное внимание слуг закона. Начальник полиции, дряхлый, трясущийся старикашка, вывел меня из себя расспросами и намеками. Мол, я сама вырыла яму, сама в нее и попалась. Заявил, что знал моего отца; не сомневаюсь, ответила я, и моего деда и прадеда наверняка тоже. Затем я притворилась, что позволила отцу произнести: «Здравствуй, Том». Начальник так побелел, что я чуть не расхохоталась в голос, но зеркало, затянутое черным крепом, напомнило, что время для шуток неподходящее.

Возможно, вам любопытно узнать мою теорию касательно крови. Она заключается в следующем. Если предположить, что все выделяемые нами субстанции являются формами речи, кровь и кровотечение можно сравнить с последним словом, рубежом, за которым известный мир исчезает. Часто кровотечение в буквальном смысле становится последним нашим высказыванием. В нем форма и содержание объединяются, ибо смерть, источник и пункт назначения любого высказывания, также является его конечным следствием. Мало того, кровь – самое красноречивое доказательство того, что любая речь продиктована умершими. Ибо что такое кровь, как не слияние клеток наших родителей? Пытливый взгляд смотрящего в микроскоп увидит в капле, размазанной по предметному стеклу, семейное древо в миниатюре, только вместо листьев у него – улыбающиеся частицы, выкрикивающие: «Не забывай меня!».

Сейчас в моем ридикюле как раз лежит стеклышко с образцом крови, который мне хватило предусмотрительности взять до приезда полиции (полицейские, разумеется, не позволили бы мне продолжить исследования после своего прихода). Убрав его, я села на фортепианный табурет рядом с трупом и прислушалась, надеясь, что раны заговорят и поведают мне нечто любопытное – цитируя Барда [30], «откроется вновь рубиновый портал, чтоб нежно речь струилась». Но они лишь продолжали изливаться красной жижей, которая, должно быть, уже сгубила ковер, хоть и доставшийся мне из вторых рук и потертый, но все же настоящий, персидский. Ученик нанес себе многочисленные ножевые раны: они зияли на бедрах, икрах, предплечьях, в паху. Одна из ран на бедре, кажется, пыталась что-то сказать, но в итоге сомкнула губы и замолчала. Я пропустила все самое интересное.

А может, нет? Я склонилась над раной, заговорила и почувствовала, как время вокруг моих губ замедляется и начинает идти вспять.

К сожалению, в эту самую минуту в комнату вошел начальник полиции, а за ним – детектив Манч. Он издал возглас удивления, и я была вынуждена выпрямиться. Увлажнившиеся губы открытой раны запузырились, высмеивая мои напрасные надежды, тирания времени возобновилась. Шеф полиции откашлялся. Полагаю, он решил, будто я собиралась испить крови мальчика, как ваш Дракула! На протяжении всего нашего разговора подбородок у меня был выпачкан кровью, а он даже не сказал мне об этом. Что за манеры!

Ваша верная подруга,

Директриса Джойнс

10. Последнее донесение (продолжение)

Вот как все произошло.

Все было готово к визиту инспектора. В каждом классе дети изображали, что усердно занимаются своим делом. Самым покладистым из духов выдали сценарий и проинструктировали, что и когда говорить; самых строптивых учеников отправили на игровое поле. Поэтому я ничуть не забеспокоилась, когда, поднявшись в кабинет принять стаканчик болеутоляющего, увидела, что дверь открыта, а за ней маячит вездесущая мисс Тень и держит в руках мужскую шляпу с таким нелепо торжественным видом, будто это не шляпа, а святые мощи.

Из кабинета выскользнула белая кошка и скрылась в коридоре. Я услышала, как кто-то – ты – спокойно произнес: «Она сейчас придет». Я вошла в кабинет; мне навстречу шагнул незнакомый мужчина в плохо пошитом костюме, выдающем в нем мелкого чиновника – инспектор, надо полагать. Он протянул руку для рукопожатия.

– Я бы хотел обойти территорию, разумеется, посетить занятия, – проговорил инспектор, – а также увидеть ваши бухгалтерские книги. Но сперва позвольте прояснить некоторые слухи, которые ходят вокруг вашей школы. Как вы, наверное, знаете…

За спиной у меня раздалась какая-то возня, и я обернулась. Мисс Тень удерживала дверь, которую невидимая сила толкала с противоположной стороны.

– Да нет же, дерзкое ты создание, я тебя не пущу! – воскликнула она. – Ишь чего вздумала! Немедленно возвращайся на занятия!

Послышался стук, звуки борьбы, затем мисс Тень громко вскрикнула, а из-за двери высунулась голова Финстер с болтающимися косичками.

– Я должна… у меня есть сведения… – Прежде чем мужская рука успела схватить ее за ухо и утащить, она успела выпалить: – …против директрисы! – Последний возглас прозвучал на удивление громко, учитывая, что мистер Мэллоу успел оттащить ее довольно далеко по коридору и зажимал ей рот рукой.

Инспектор уставился на меня и с извиняющейся улыбкой, больше похожей на гримасу, произнес:

– Полагаю, нам стоит ее выслушать, что скажете?