– Ага.
У себя за спиной я больше чувствую, чем вижу, как Макмюррей настраивает какое-то компактное заклятье на левом запястье: мутный туман у меня в голове тает, и я ощущаю тревогу Рамоны, холодную, твердую палубу у нее под ногами и нарастающую пустоту в животе.
«Боб, делай, что он говорит!» – очень настойчиво говорит Рамона.
Ее взвинченность передается мне, оставляя во рту металлический привкус. Я нервно делаю шажок к креслу.
– А зачем ремни?
– На случай судорог, – успокаивает меня Биллингтон, – не переживайте.
«Это широкополосный симпатический резонатор», – объясняет Рамона.
Снежинки полузабытых знаний у меня в голове складываются в узор. С кабелями происходят странные вещи, если погрузить их на несколько километров под воду. Биллингтону нужно надежно контролировать донный захват, управлять им во время подъема артефакта. В отличие от прежней модели родом из семидесятых, новый захват Биллингтона предполагает, что им будет управлять кто-то из сородичей Рамоны, гибридов между Глубоководными и людьми. И наблюдать за процессом будут не на экране через оптоволоконные или электрические кабели – тут нужны двое оккультных оперативников с фатумной запутанностью. Это кресло подключит меня непосредственно к сети Эйлин – куда эффективнее, чем тушь на ресницах.
«Слушай, если ты этого не сделаешь, нам будет так плохо, что уже не смешно».
Я прикидываю свои шансы и сглатываю:
– Только без ремней.
Потом осторожно сажусь, прежде чем успею передумать.
– Превосходно! – улыбается Биллингтон. – Патрик, будь добр, проводи мисс Рандом к воде. Полагаю, ее морская колесница готова отправиться в путь.
Это последнее, что я слышу: как только моя задница касается сиденья, я почти теряю сознание. Я сильно чувствовал присутствие Рамоны с того самого момента, как Макмюррей отключил глушилку, испытывал что-то вроде двойного зрения. Но это было до того, как я подключился к креслу. Не знаю, как они это сделали, но восприятие Рамоны практически заслоняет мои собственные телесные чувства. У нее нюх лучше, чем у меня, и я отмечаю ее отвращение к лосьону Биллингтона – в его запахе чувствуются тысячи оттенков кетоза, будто он глушит зловоние гниющего тела, и стоящий в воздухе привкус озона и вытекающей гидросмеси. На фоне ее грызет ненависть и страх перед Макмюрреем, а еще беспокойство за… тут я отступаю. Требуется неимоверное усилие воли, чтобы не вскинуть руки – просто чтобы убедиться, что они на месте; я укладываюсь (точнее, безвольно обмякаю) в кресле и закрываю глаза.
«Боб?» – в ее голосе слышатся любопытство, беспокойство и тревога.
«Это кресло – усилитель…»
«Ты что, правда не знал? Я думала, ты иронизируешь».
Она замирает, положив руку на дверную ручку. Макмюррей оборачивается.
«Нет, серьезно, что я должен тут делать? Зачем это?»
«Если ты об этом спрашиваешь, значит, они его еще не включили».