Четыре после полуночи

22
18
20
22
24
26
28
30

В маленьком дворике за домом Кевин поставил «Солнце‐660» на колоду для колки дров. Поп Меррилл протянул ему кувалду. Гладкая, заполированная тысячами прикосновений рукоятка, головка ржавая, словно кувалду не раз оставляли под дождем. «Ничего, – думал Кевин, – сойдет и такая. Ржавчина не помешает». Полароидная камера, с разбитыми линзами, дырой и трещиной в корпусе, выглядела хрупкой и совсем не опасной на иззубренной колоде, предназначенной все-таки для того, чтобы на нее ставили ясеневый или кленовый кругляк и разваливали его надвое.

Кевин взялся за рукоятку кувалды, сжал пальцы.

– Ты уверен, сынок, что это надо? – спросил мистер Дэлевен.

– Да.

– Хорошо. – Мистер Дэлевен взглянул на часы. – Приступай.

Поп стоял в стороне, засунув руки в карманы и попыхивая трубкой. Переводил взгляд с отца на сына и молчал.

Кевин поднял кувалду и со всей силы обрушил ее на камеру, как на самого ненавистного врага.

«Слишком сильный замах, – подумал он. – По камере не попаду, но ногу себе сломаю. А «Солнце‐660» останется на колоде – жалкий кусок пластмассы, который может расколоть и ребенок. Даже если не жахну себе по ноге. Поп все это увидит. Он ничего не скажет, что тут говорить. Достаточно и взгляда».

Промелькнула и другая мысль: Не важно, попаду я по камере или нет. Она заколдована, это волшебная камера, мне ее НЕ РАЗБИТЬ. Кувалда просто отлетит от нее, как отлетают пули от груди Супермена.

Ни о чем больше Кевин подумать не успел: кувалда опустилась точно на полароидную камеру. Он действительно размахнулся слишком сильно, но повезло. И кувалда не отскочила, чтобы треснуть Кевина между глаз и убить его, как часто показывают в «ужастиках».

А вот «Солнце‐660» взорвалось. Кусочки черного пластика полетели во все стороны. Прямоугольник с черным квадратом – Кевин понял, что это фотография, остававшаяся в кассете, – упал на землю рядом с колодой.

Какое-то мгновение во дворе стояла такая тишина, что они слышали не только шум машин на Главной улице, но и крики детей, играющих в салки на автостоянке за пустующим «Окружным магазином» Уэрделла, который обанкротился два года назад.

– Вот и все, – первым заговорил Поп. – Tы маханул кувалдой, как Пол Буньян, Кевин! Готов поцеловать свинью, если это не так. Оставьте. – Теперь он обращался к мистеру Дэлевену, подбиравшему с земли куски пластика. – Каждую неделю ко мне приходит парень, вроде бы особо и делать тут нечего, но если бы не он… боюсь, двор превратился бы в свалку.

– Тогда пойдем в дом и рассмотрим фотографии под увеличительным стеклом. – Мистер Дэлевен выпрямился, бросил осколки в ржавую бочку, переделанную под мусоросжигательную печь, отряхнул руки.

– Не возражаю, – кивнул Поп.

– А потом сожжем фотографии, – напомнил Кевин. – Не забудьте об этом.

– Я не забыл, – ответил Поп. – Мне тоже кажется, что так будет лучше.

– Господи! – вырвалось у Джона Дэлевена.

Он склонился над увеличительным стеклом. В круге света лежала предпоследняя фотография. Та самая, на которой наиболее отчетливо проявился собачий «ошейник». На последнем снимке собака уже чуть повернула голову.

– Кевин, посмотри сюда. Неужели это то, о чем я думаю?