Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине

22
18
20
22
24
26
28
30

— Дмитрий, который стрелял в царя, был таким?

— Да, Степа, он был настоящим человеком! Степка хотел что-то сказать, но дверь скрипнула — вошел отец.

— Проветривает, но еще сыровато — косить нельзя. А вы уж оделись?

— Спасибо! Все высохло. Я, пожалуй, пойду.

— А я велел лошадь запрячь. Ивана посылаю бабку проведать. Ведь она там одна с овцами, курами да цыплятами. Он вас и довезет до города.

— Да ведь в объезд придется?

— Ну, семь верст — не околица.

— Тять, и я поеду, — попросился Степка.

— Это зачем? Вон девки и мать по грибы собираются. Вы с Пашкой с ними пойдете. Иди-ка лучше под навес да насыпь Егору Ильичу кузовок белых.

— Что вы? Зачем?

— Неловко из лесу-то пустому идти. Засмеют ребятишки.

Степка бросился под навес и скоро с полной корзинкой боровиков вернулся к телеге, где сидели ссыльный и Иван.

— Ну, с богом, Егор Ильич! Заглядывайте к нам, будем рады.

— Спасибо! Сердечное спасибо вам! — крикнул ссыльный.

Лошадь круто поворотила, и телега, громыхая, скрылась в лесу.

7

Наступила зима. О ссыльном ничего не было слышно. Ребята его не встречали, сам он тоже не подавал вестей.

— Должно быть, сослали в другое место, куда-нибудь подальше, может, в Сибирь, — сказал как-то Николай Никифорович. — А жалко, человек-то хороший.

— Мне чай подарил, — отерев кончиком платка слезу, сказала Ксения Афанасьевна. — До сих пор коробочка-то почти полна, только по большим праздникам завариваю.

— А может, и помер человек, — прошамкала бабка беззубым ртом.:— Долго ли на чужбине-то? Чай, тосковал, сердечный…