— Дмитрий, который стрелял в царя, был таким?
— Да, Степа, он был настоящим человеком! Степка хотел что-то сказать, но дверь скрипнула — вошел отец.
— Проветривает, но еще сыровато — косить нельзя. А вы уж оделись?
— Спасибо! Все высохло. Я, пожалуй, пойду.
— А я велел лошадь запрячь. Ивана посылаю бабку проведать. Ведь она там одна с овцами, курами да цыплятами. Он вас и довезет до города.
— Да ведь в объезд придется?
— Ну, семь верст — не околица.
— Тять, и я поеду, — попросился Степка.
— Это зачем? Вон девки и мать по грибы собираются. Вы с Пашкой с ними пойдете. Иди-ка лучше под навес да насыпь Егору Ильичу кузовок белых.
— Что вы? Зачем?
— Неловко из лесу-то пустому идти. Засмеют ребятишки.
Степка бросился под навес и скоро с полной корзинкой боровиков вернулся к телеге, где сидели ссыльный и Иван.
— Ну, с богом, Егор Ильич! Заглядывайте к нам, будем рады.
— Спасибо! Сердечное спасибо вам! — крикнул ссыльный.
Лошадь круто поворотила, и телега, громыхая, скрылась в лесу.
7
Наступила зима. О ссыльном ничего не было слышно. Ребята его не встречали, сам он тоже не подавал вестей.
— Должно быть, сослали в другое место, куда-нибудь подальше, может, в Сибирь, — сказал как-то Николай Никифорович. — А жалко, человек-то хороший.
— Мне чай подарил, — отерев кончиком платка слезу, сказала Ксения Афанасьевна. — До сих пор коробочка-то почти полна, только по большим праздникам завариваю.
— А может, и помер человек, — прошамкала бабка беззубым ртом.:— Долго ли на чужбине-то? Чай, тосковал, сердечный…