— Благодать-то какая! — вздохнула Ксения Афанасьевна. — Дух-то какой от цветов — словно в рай попали…
— У меня даже голова закружилась, маманя, — сказала младшая из дочерей — Дарья.
— Залезай на воз, посиди, пройдет…
Скоро дорога вывела на лысый бугор и слева за луговиной открылась река.
— Тять, глянь-ка, сколько народу едет за нами, — сказал шагавший рядом с телегой Иван.
— Верно, — усмехнулся отец, — на пароме две подводы переправляются, да на берегу никак до восьми столпилось. Значит, еще вчера пронюхали, что выезжаем… Ну пусть — веселее будет…
Опять поехали лесом.
Часа через полтора густой дремучий лес оборвался и перед глазами распахнулась широкая луговина с зарослями ивняка и ясеня у небольших заводей, уходящая под уклон к далекой, подернутой дымкой дубраве.
— Ну вот и приехали! — крикнул Никифорович и поворотил лошадь к старому раскидистому дубу, под которым уютно расположилась почерневшая от времени избенка в два окошка. К ней примыкал маленький сарайчик и загоны для скота. У сарая стояло десятка полтора шестов.
— Давай, ребята, распрягайте лошадей, разбирайте поклажу да стройте шалаш, — спрыгнув с воза, приказал отец, а сам пошел в избушку.
Мать, велев Пашке и Степке привязать к колышкам коров, стала распоряжаться: куда что сносить.
Не прошло и часа, как был построен просторный шалаш, сколочен большой стол со скамейками, выкопан в низине новый колодец; и Ксения Афанасьевна принялась готовить у костра завтрак.
Отец и старшие сыновья стали лопатить косы, потом, сняв пояса, построились в шеренгу. Отец сбросил картуз, перекрестился, поплевал на руки и, сказав: «С богом!» — стал размашисто вкашиваться в высокую траву.
— Дзень, дзень, даешь… — запела коса.
Следом за отцом, согнув спину, пошел Иван, за ним другие братья.
— Дзень, дзень, дзень! — пели косы, ж эта однообразная, но сочная и звонкая песня радовала душу.
Пашка и Степка, сняв рубахи, тоже врубились в травостой и проворно орудовали своими маленькими острыми косами. Девки с граблями шли следом, разравнивали сено, чтоб оно легче просыхало.
Ошалевший от радости Тобка носился по лесу, вспугивал рябчиков и отчаянно лаял.
Пройдя по укосу, косари останавливались, лопатили косы, пили холодный квас из берестяного бурака и снова принимались за косьбу.
Лишь перед завтраком на бугре заскрипели колеса и показались из леса первые подводы односельчан.
ebooksa