Сам Николай Никифорович как-то ходил с односельчанами на богомолье в Палестину. Много разных земель прошел, много понасмотрелся. Потянуло его к вольной жизни. Купил он пару хороших лошадей и занялся извозом. Дело оказалось доходным. Понемножку Николай Никифорович приторговывал: то холсты в Нижний свезет, то домотканое сукно для онуч, то звериные шкуры, то полушубки, то пимы. Оттуда тоже ехал не пустой. Так сколачивалась копейка. А как весна — он завсегда дома, и первый хозяин на деревне! С посевами, с сенокосом, со скотиной управлялся своей семьей. Зато уж сидеть никому не давал. Даже маленькие Степка и Пашка за лето заготовляли несколько пудов сушеных грибов и ягод. Белые, подосиновики, маслята, грузди для дома засаливали бочками; рыжики мариновали в четвертных бутылях, подбирали гриб к грибу, не больше наперстка, чтоб пролезал в горлышко.
Как подрастали парнишка или девка, сейчас же учили их рукомеслу. Парней — столярить да плотничать, девок — прясть, ткать, вязать.
А уж лапти да корзинки плести каждый умел сызмальства.
Грамотой пренебрегали: проживут-де и так. Старшие сыновья и дочери были неграмотные. А когда Николай Никифорович посмотрел свет, сразу же младших сыновей отдал в приходское училище. Будучи скуповат, Николай Никифорович зорко следил, чтобы «малыши» не били баклуши.
Вставая из-за стола, он строго взглянул на Пашку и Стенку:
— Чего сидите? Пора за уроки сесть. Глядите у меня — вечером сам проверю.
Пашка со Степкой сняли с гвоздей холщовые сумки, с которыми ходили в училище, и поспешили в горницу: отцу перечить — отведаешь вожжей.
Отец с Иваном отправились во двор снаряжать еще двое саней, которые вместе с лошадьми взяли у дяди Василия.
Второй сын, Александр, разложил в кухне на столе охотничьи припасы. Хотел, чтоб отец видел его приготовления к завтрашнему походу за белками. В этом году Никифорович не пустил Александра в отхожие, так как собирался его женить, но дал урок: за зиму добыть двести белок. Александр обрадовался такому обороту дела и всячески хотел показать отцу, что старается. А сам только и думал о том, как бы побыстрее уехал батюшка — не терпелось увидеться с зазнобой…
Со снаряжением четырех саней было немало хлопот — с ужином припозднились; за стол сели лишь в девять часов. Зато и отец, и Иван, и странник, ехавший с ними до Вятки, были в хорошем настроении. Перед отъездом, как исстари повелось, хозяйка налила по лафитничку, подвинула плошку с груздями, поставила ядреные огурчики, соленые со смородиновым листом.
Взбодрившись от водочки, странник снова принялся рассказывать о «хождениях», но Никифорович остановил его:
— Погоди, дед, мы с тобой ужо наговоримся дорогой. Пусть лучше Степка нам прочитает из той книжки, что ссыльный оставил.
— Это я могу, — сказал Степка и вытащил книжку из-за голенища.
— Никак в училище таскал? — строго спросил отец.
— Нет, только дома.
— Гляди! Потеряешь — вожжами отхожу. Ну-ка, про что там?
— «Стрекоза и муравей», «Лев и лисица»…
— А про лошадей нету?
— Про собак есть. Вот послушайте.
Степка, взъерошив волосы, поднес книжечку поближе к огню: