Карты четырех царств.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я палач, — щурясь и облизывая клыки, промурлыкал рыжий вервр. — Моя работа — убрать из мира людей. Их ошибки исчерпали их право на жизнь.

Ул покривился и смахнул солёные брызги. Они видел глазами две фигуры… и никого не ощущал душою. Пусто! Ни тепла, ни того света, что порою прячется на дне самых безразличных глаз, ни движения намерений и чувств. Когда-то оба эти существа были бессмертны. Теперь они стали мертвы, но не утратили способности причинять вред… а вот пользу нести уже не умели. Огонь души угас, и лишь пустой очаг его — тело — остался нерушим.

— О хранительница Осэа, я нашел ответ на тот свой детский вопрос: «Зачем?», — негромко сказал Ул, не сомневаясь, что будет услышан. — Для людей любой вред, самые страшные ошибки, ограничены смертностью и привязанностью к одному миру. Для бесов нет границ и нет смены поколений. Зачем же ограничивать и надо ли? Порой, увы, надо… Палачи вынуждены и даже обязаны причинять смерть бессмертным, чтобы защищать смертную жизнь. Сейчас я вижу однозначность приговора. Если есть преступление, должно последовать наказание, для вечных такой закон важен. Иначе вечность заполнится отребьем самого жуткого толка.

Ул говорил и ощущал, как покой наполняет его, вытесняет лишние мысли, сомнения, чувства… Ул добыл из кошеля при поясе карту, на которую не смотрел очень давно. Все та же она — карта палача, взятая у беса Рэкста. Белый конь несёт всадника с обнажённым клинком. Под копыта бросается, скалясь, то ли змей, то ли дракон — белый с алыми когтями и клыками… Смазанным следом движения мелькает на фоне сам Шэд — тот, кто не желает начинать войну, но готов к сражению всякий день и бьётся только всерьёз.

Ул нащупал грифель, перевернул карту и быстрым движением нанёс на чистое поле оборота личный герб. Очень простой — он ведь болотный ноб, выскочка без родословной и славы поколений… Но у него, Клога хэш Ула, в гербе есть алая лента. Это главное! Алые нобы не могут победить без правды, как не могут и проиграть бой куда более сильному противнику, если правда на их стороне. Ул верил в это и думал об этом, когда повернул карту гербом к бесам иерархии. Мельком отметил, как ссыхается и стареет кожа Алеля, вдруг осознавшего, что именно держит в руке друг Ул.

— Эй вы, оба! Вы совершили преступление, войдя в чужой мир с целью убийства и разрушения. Вы обвинили людей в грехах, за которые ответили болью и смертью их очень давние предки. Здесь, сейчас, только один из всех бесов имеет право и силу называться палачом. Я, Клог хэш Ул, вижу мёртвые души в живых телах. Я обязан исправить это.

Ул опустил руку и, плохо сознавая свой жест, потянулся к сабле у бедра, к сабле, которую носил всего-то несколько дней, когда получил герб и титул ноба, когда жил в Тосэне и готовился вытерпеть мученическую роль свидетеля на помпезной свадьбе друзей — Дорна и Чиа, Сэна и Лии…

Пальцы сомкнулись на рукояти. Сабля с лёгким вздохом покинула ножны. Ул даже не успел удивиться тому, что добыл оружие… из воздуха?

— Невозможно, — проскрипел горгл, в крупной дрожи кроша челюсти и рассыпая песок с зубов. — Нет…

Движения атла никто не заметил. Просто он сразу оказался вплотную к врагу! Сабля с сухим звоном раскроила надвое треснувший камень тела горгла. Одновременно свободная рука Ула напряглась, встала плоско и выбросила веер чистой серебряной силы, совсем как учил Шэд, нападая бессчётное число раз… Горгл напоследок обречённо взвыл, посыпался песком, потёк горячем плачущим огнём, распластался лужей бессилия…

Рыжий вервр зарычал и затявкал, отращивая мех гуще, а когти — длиннее.

— Я тебе не по силёнкам, недоросль, — оскалился он.

Бросился вперёд, поднырнул под саблю, распарывая бок и пробуя закончить бой одним ударом. Вервр-палач был невероятно быстр! Он обладал опытом и звериным чутьём опасности, он предугадывал всякий выпад, любое движение и даже намерение… И всё же он был мёртв внутри. Он и помыслить не мог, что Ул однажды ослепил самого багряного Рэкста. Что Ул одолел девятиглавого Шэда! Что ещё ребёнком он умел вставать, когда в голову бросали камень — вставать и просто вытирать кровь. Без ярости. Без сумасшествия. Без потери внимания и контроля…

Три раны, чёрный день перед слепым взглядом залитых кровью век, зазубрина на сабле — такую цену Ул заплатил за смерть тела того беса, что уже был мертв душою. И в посмертии звался палачом, и всей своею ледяной душонкой желал быть именно убийцей.

Ул сполз по покатому валуну, уткнулся лицом в песок у линии прибоя. Ощутил, как под спину его перехватывает Алель, тормошит, умывает…

— Что ты наделал, — в ужасе шептал альв, обнимая ладонями голову Ула, делясь силой по мере возможности и опыта. — Откуда у тебя эта карта? Что это вообще за карта? Как можно взять чужую и скрыть это от всех?

— Не карта, а долг, — кое-как выдохнул Ул, понимая, что лёгкие снова работают, а не хрипят прорванным мешком… — Там много смыслов, теперь я чую их: палач, алый ноб, и ещё воздаяние. Всё вместе, вот такая стала карта, когда я сполна её… перевернул. Помоги сесть. Я много сделал, но всё же еще не дорисовал и толком не прочувствовал главное. И, кажется, времени мало. — Ул рассмеялся, кашляя и давясь сгустками крови. — Я вряд ли запросто увижу королеву, обо мне теперь знают многовато и значит, будут принимать меры… Но — не важно. Мне больше нечего спросить у неё. Попечитель прав, важно верить гостю, а не слушать без конца, как шуршат пояснения, обёрнутые в ложь слов. Тогда… зачем? Зачем это встреча мне и зачем ей?

Змейка — частица Шэда — скользнула с запястья, распахнула клыкастую пасть и принялась деловито заглатывать саблю… которая пропадала бесследно по мере движения пасти. Скоро осталась лишь рукоять и узорно обвитая по кромке лезвия морда змея… Его хвост заплелся на запястье и притянул туда полусъеденное оружие.

— Так носят атлы? — не имя сил улыбнуться и всё же раздвигая губы в улыбке, спросил Ул. — Благодарю… удобно.

Змей прикрыл узкие лукавые глаза. Теперь крохотный Шэд — украшение ножен… Чего в этом больше, издёвки или правды? Шэд воистину ножны на клинке ярости! Он всегда воюет всерьез… и всегда не желает начинать первым большой войны.