— Трусы, — скомандовал Лысый. — Трусы долой.
…Во льду зеленела бутылка вина… Костыль спустил трусы. Бледная кожа покрылась мурашками.
— Раком, Костик, раком вставай.
Костыль опустился на пол. Тело его крупно вздрагивало. Лысый не спеша вытащил из кармана бухточку электропроводов в черной пластиковой изоляции, развернул.
— Сейчас, Костыль, сейчас… ты же, наверно, знаешь, как это делается, а?
Костыль задрожал еще сильнее. Лысый с размаху ударил его проводами по белым ягодицам. Костыль вскрикнул. Зверев отвернулся и стал смотреть в окно… Раздался еще вскрик.
Потом еще.
Потом Виталий отвел Костыля в камеру. Пока его не было, Зверев и Глеб сидели молча, курили, пили пиво… мерзко было на душе.
— Чего так долго? — спросил Глеб у Виталия, когда тот вернулся.
— Я им маленькую тронную речь прочитал, — ответил Лысый, наливая водки. — Чувствую, во мне погиб Макаренко.
— Макаренко, — сказал Зверев, — эти славные детишки опустили бы через пять минут после того, как он вошел бы к ним в хату.
— Это точно, — подтвердил Глеб, поднимая стакан.
В углу камеры валялись провода в черной пластиковой изоляции.
Свой авторитет в тюрьме Сашка и Виталий зарабатывали постепенно, шаг за шагом. Сначала были телевизоры и бильярд. Потом они сумели организовать для детишек концерт Розенбаума. Потом Зверев договорился на макаронной фабрике о поставке в виде спонсорской помощи полутора тонн макарон, а Виталий пробил больше двухсот квадратных метров стекла по себестоимости. В стране, где все — дефицит, где все только по блату, человек со связями имеет особую ценность. Даже если он сидит в тюрьме в ожидании суда… Потом они добывали бумагу и электроды, маргарин и картошку, масляную краску и редуктор заднего моста для ЗИЛа.
Шли дни, наступило лето с грозами и духотой, с белыми ночами. В Барселоне прошли Олимпийские игры. Лето стремительно катилось в никуда, приближалась осень. На четырнадцатое сентября был назначен суд.
За неделю, седьмого числа, Зверева снова посетил Павел Сергеевич Тихорецкий. Павел Сергеевич был загорелый и посвежевший. Видимо, сразу после отпуска. Почти слово в слово повторился разговор, состоявшийся в Крестах зимой. Пересказывать не будем — неинтересно.
А вечером того же дня Тихорецкий посетил народный суд Московского района. Дело Джабраилова передали судье Ксендзовой. Марина Вильгельмовна имела огромный судейский опыт, отличалась бескомпромиссностью. Именно с ней и встретился полковник Тихорецкий в модернистской башне Московского суда.
— Я к вам, Марина Вильгельмовна, пришел по очень серьезному вопросу, — сказал, обаятельно улыбаясь, Павел Сергеевич.
— Слушаю вас, — ответила судья. У нее были красивые темно-каштановые волосы и внимательные черные глаза за стеклами очков.
— Я пришел поговорить о деле Джабраилова, в секретариате мне сказали, что дело расписали вам.