— Другими словами, раз эти неучи не умеют говорить правильно, давайте превратим их глупость в стандарт, на который должны равняться все остальные, так?
— Это расизм, мистер Сахиб! — гневно возразил Шокли.
— Насколько я смог заметить, сами вы не говорите на уличном английском. Почему же, если он такой уж святой и чистый?
— Я получил докторскую степень в области образования в Гарварде, — заявил Шокли, и ноздри его при этом сжались, а нос стал уже.
— Это не ответ. Получается, что вы не говорите на уличном английском, так как сами вы для этого слишком образованны.
— Уличный английский — прекрасный язык для общения на улице.
— А что, если они захотят уйти с улицы? Что, если им понадобится узнать что-то еще, кроме ста двадцати семи способов рукопожатия с похлопыванием в ладоши и притопыванием? Что будет, если они окажутся в реальном мире, где большинство говорит на нормальном английском? Они будут выглядеть тупыми и отсталыми, как ваша секретарша.
Римо махнул рукой в сторону двери, и перед его мысленным взором предстала женщина, все еще мучительно сражающаяся с шестью словами на обложке «Журнала черного совершенства и черной красоты».
— Секретарша? — переспросил Шокли. Брови его изогнулись, как два вопросительных знака.
— Да. Та женщина, в приемной.
Шокли усмехнулся.
— А, вы, наверное, имеете в виду доктора Бенгази.
— Нет, я не имею в виду никакого доктора. Женщина в приемной, которая не умеет читать.
— Высокая женщина?
Римо кивнул.
— Густые курчавые волосы? — Шокли округлил руки над головой.
Римо кивнул.
Шокли кивнул в ответ.
— Конечно, Доктор Бенгази. Наш директор.
— Храни нас Боже!