Антон прошел паспортный контроль, предъявив документы на имя Мадса Карлсена. На парковочной площадке его поджидал вишневый «Рено» с Леонидом Петерсоном за рулем. Поздоровавшись с хозяином, севшим на переднее кресло, Петерсон обменялся рукопожатиями с Карпенко и Штерном и спросил:
– Куда едем?
– На Бернсторффсгаде, – сказал Антон. – Давно не был в офисе. Как там дела?
– Нормально, – кивнул водитель, – только скучно одному.
Альбац посмотрел на свой золотой «Брегет»: десять вечера, пошел одиннадцатый. Заминка произошла не по вине директора Шереметьева, с которым у Антона, равно как и у Штерна, давно были налажены деловые отношения, – время ушло на то, чтобы договориться с руководством аэропорта в Копенгагене.
Одиннадцатый час...
– Где живет Борис Рощин? – неожиданно спросил Антон, обращаясь к Петерсону. Леонид, прежде чем ответить, глянул в панорамное зеркало на Штерна. Тот сидел с непроницаемой маской.
– В особнячке на Хольмвайене.
– Вам придется снова навестить его. Нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Но сначала заедем в офис.
Близилась полночь. Борис спал и не слышал, как две темные фигуры остановились у ворот его дома. Одна из них склонилась над кодовым замком, и дверь, лязгнув, отворилась. Непрошеные гости быстро миновали освещенный участок и взошли на крыльцо.
Два дня назад Рощина вызвал к себе замрезидента Лучкин и в своем прокуренном кабинете преподнес сказочный подарок, а именно – долгожданный отпуск. И с того момента дипломат, тщетно пытавшийся дозвониться Полине по домашнему телефону, мысленно бродил по морозным улицам столицы и на правах хозяина показывал коренной москвичке Ухорской... Нет, не достопримечательности: Борису вдруг пришло в голову провести ее по тем переулкам-закоулкам, где, учась в школе разведчиков, он подбирал места для сокрытия секретного материала с тем расчетом, что его не обнаружат случайные прохожие, не повредят тайник бродячие собаки. Он знал сотни таких мест, ибо разведчик не может использовать одно и то же место дважды. Он проведет ее проверочными маршрутами – его собственными и теми, что служили курсантам разведшколы в качестве учебного полигона. А полигоном служила вся Москва: «Тот, кто научился находить удобные места в Москве, сможет делать это в Хартуме, в Мельбурне, в Хельсинки».
Неплохая идея, думал Борис. Оригинальная.
Карпенко указал товарищу на стекло: «Помнишь?» Петерсон изобразил мима: распахнул полу куртки, достал невидимый стеклорез на присоске, сделал круговое движение. Глеб дурашливо сморщился: «Перестань, зубы сводит».
Борис не успел сменить стекло, хозяйка, увидев на следующий день отверстие, подняла крик. Постоялец успокоил ее: потерял ключи и, дабы не ломать дверь, вырезал отверстие и открыл замок изнутри. «Так ровно?!» Рощин сказал, что может повторить. Сорокасемилетняя датчанка воспротивилась эксперименту со своей дверью отчего-то на немецком: «Найн, найн!»
Слава богу, все закончилось. Все неприятности остались позади.
Леонид вынул из кармана отмычку, которой у него не было в прошлый раз, и, проковырявшись с минуту, открыл замок. Затем просунул длинное лезвие ножа в чуть приоткрытую дверь и снял цепочку. Потом приблизил губы к уху Глеба и шепотом спросил:
– А эта баба там?
– Вряд ли, – ответил Карпенко, почесав висок.
– А зачем тогда мы пойдем?
Глеб тихо рассмеялся.