— А потом?
— А потом — мое дело, — Ледокол помолчал и протянул Аверину пакет с фотографиями истерзанных тел. — Это семья в Караганде. Муж, жена и двое детей. Его работа. И еще такие же дела. Его отпустили за недоказанностью.
— Зачем он тебе?
— Долги…
Аверин задумался.
— Санитары, самбист, — улыбнулся Ледокол. — Иначе не сделать ничего. Ты же сам знаешь это.
Аверин вздохнул. Он неожиданно вспомнил холодные глаза Новицкого, вспомнил его отморозков, расстреливавших стариков и женщин. Вспомнил многих других негодяев, с которыми сводила судьба. Подумал о том, что они считают, будто эта земля безвозвратно принадлежит им и они могут гулять по ней, как оккупанты по завоеванной территории.
— Я попытаюсь.
— Твои коллеги из Главного управления по оргпреступности давно собирались тряхнуть Акопа. Найди с ними общий язык.
— Откуда ты все знаешь?
— От верблюда. Давай еще выпьем.
— Давай.
Аверин пришел домой поздним вечером. Хмель выветрился из головы.
Пушинка сидела на серванте, рядом с фарфоровой фигуркой кошки.
— Картинка, — усмехнулся Аверин. — Пошли есть, кошка.
Ремизов выслушал соображения Аверина по поводу того, чтобы слегка растрясти Акоповку — так называли деревню в Пушкинском районе, где свил уютное гнездышко Акоп Дадашев.
— Насколько реально, что там появятся эти два киллера? — спросил начальник отделения.
— Они там будут. Через пять дней в Акоповке большой сход для обсуждения стратегических вопросов. Дела у них в последнее время идут неважно.
— Одни не поднимем.
— Не поднимем. Надо идти на поклон в ГУОП.