И еще сказанное кап-три чуть раньше: «Работы для тебя будет столько, что объешься».
Морпех не мог сказать себе, хочет ли он «объедаться». С одной стороны, хотелось, чтобы все прошло гладко, без единого выстрела, с другой — еще не выветрился короткий бой с морскими пиратами. Тогда Николай не отдавал себе отчета, почему он действует так, а не иначе. Работал на автопилоте, перебегая от одного иллюминатора к другому, давая одну очередь за другой. И... завидовал Кашинскому, его смелости, азарту, даже бесшабашности, с которыми он встречал противника. Фактически он выиграл бой еще до его начала, расставив все фигуры так, чтобы потом перещелкать их в считанные секунды.
Николай, стоя у правого борта, всматривался в ночь. Пройдет немало времени, прежде чем траулер примет на борт диверсионную группу, но постоянно казалось, что свинцовые барашки, посверкивающие при лунном свете, разбегутся, оставляя на ровной глади две... нет, три фигуры «фрогменов». Яков Моравец для морпеха был скорее всего неодушевленным, каким-то грузом — просто он не знал его. По этой же причине Николая мало волновало, спасут его или нет, лишь бы вернулись Кашинский с Перминовым.
Заработал мотор. Зацарный обернулся и поднял глаза к рубке. Уже во второй раз от расчетного места судно ветром отогнало на полмили, и Саксеев, не включая ходовых огней, снова вернул его в заданный район.
Да, фигово ждать, покачал головой морпех. Он дорого бы дал, чтобы оказаться на месте... Кашинского или Перминова? Нет, третьим бойцом амфибийной группы.
Они отходили уже втроем, вооруженные автоматическими винтовками. Кашинский сумел продержаться полчаса, загнав в воду остатки гарнизона — по его подсчетам, не больше пяти человек. Прежде чем обнять Якова, старик повторился: «Это было не легко. Кто бы что ни говорил. Это было чертовски трудно».
По запарке Тритоныч нырнул не в ту камеру в полуподвальном помещении. У него лысина дыбом встала, когда руки наткнулись на крепкую решетку дренажа. Вот так сходят с ума, пришел к выводу Кашинский, когда отчетливо представил своего «дубля», отчаянно удерживающего на весу металлические прутья.
Он выругался и вернулся к товарищам.
— Не туда попали. Наша камера следующая.
Яков споро облачался в гидрокомбинезон. Ему помогал Сергей. Кашинский же поддерживал товарища, стоящего по пояс в воде.
Когда все трое надели дыхательные аппараты, Перминов послал на траулер сообщение:
Сергей плыл первым. Когда-то он проходил тридцать километров за двадцать часов, буксируя 20-килограммовый контейнер. Сейчас скорость водолазов, обремененных лишь ножами и фонариками, была куда быстрее. Тем более плыть им не тридцать километров. Навстречу шло судно, но пока его ходовых огней не было видно.
За Перминовым шел Моравец. Кашинский замыкал группу легководолазов.
Старик выбивался из сил, но не уступал молодым бойцам. «Я им еще фору дам», — хорохорился он, чувствуя, однако, все нарастающую слабость в руках и ногах.
Транспортировщик оставили на месте: снимать его и готовить к работе — займет время. К тому же при переходе зоны гидрофонов носитель мог привлечь внимание акустиков.
Они шли «вслепую», не имея портативного гидролокатора, который помог бы сближаться с двигающейся целью кратчайшим путем и обеспечить выход на гидроакустический маяк.
Однако, идя встречными курсами, они не могли разминуться со спасательным судном. А оно должно быть уже где-то рядом. Водолазы плыли два с половиной часа. Скоро ночь расползется, как гнилое сукно, и в обнажившиеся бреши заглянут первые лучи солнца.
Сергей чуть сбавил темп, чувствуя напряженную работу Тритоныча. И Яков, неизвестно откуда черпая силы, по инерции замедлил движение.
Скоро, чувствовал он, очень скоро он окажется на спасательном судне. Именно там он увидит и услышит то, что прочным гарпуном сидело в его сердце и не могло выветриться из задурманенной головы.