А Безари все такой же красивый, ничуть не изменился, стал, правда, дородней, лицо сытое, борода на две трети седая. Когда она увидела Безари в родном кишлаке, ей захотелось приласкать его как сына, ибо чувствовала себя рядом с ним древней неопрятной старухой.
В тот вечер она привела себя в порядок и пила шурпу, имея более-менее благообразный вид.
Табиб все замечал, он посмеивался над дочерью, всерьез думая, что та сошла с ума и ему вскоре придется лечить и ее.
— Ты дура, Айша, — сказал он дочери.
...Она лежала, вслушиваясь в тишину. Вой шакалов больше не повторился. Птица пропела еще два раза и успокоилась. Однако на душе было неспокойно.
Вместе с отцом они прожили в этих краях долгие годы, и только однажды она слышала подобное сочетание — вой шакала и пение дневной птицы глубокой ночью: тогда умерла Айша.
О, тогда шакал выл долго, тоскливо, леденя душу, а птица веселым свистом добавляла жути в сердце Рахимы. Она сразу почувствовала недоброе. Зажгла лампу, подошла к куче тряпья, на котором лежала сестра. Айша была мертва. Смерть исказила ее лицо: рот широко открыт, желтушные глаза смотрят на кончик носа, из которого вытекла вязкая розоватая жидкость и застыла в густой поросли на верхней губе.
А сейчас повторилось то, что так напугало таджичку год назад.
Рахима прислушалась... Ей показалось, что отец не дышит. И снова жуткие совпадения: она разжигает лампу, крадучись подходит к отцу, освещает его продолговатое лицо землистого цвета, заострившийся нос, сгусток жидкости, скопившийся под ним...
Так и есть, не дышит. Рахима приложила ладонь ко рту и приготовилась громко завыть, чтобы по силе и жути ее вой не уступал волчьему. Она теперь одна. Старик-отец, которого она частенько называла деспотом, умер. Ей оставалось только одно — скорее последовать за отцом.
Вначале негромко, затем добавляя в голос силы, Рахима застонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Похолодевшими пальцами прикоснулась к отцовскому лицу.
— Чего тебе нужно, Айша?! — закричал вдруг старик, вскакивая с подстилки. — Зачем ты сидишь рядом со мной и стонешь? Или ты перепутала меня с Безари, старая распутница?! — Табиб схватил грязное полотенце и вытер им лицо. — Зачем ты трогала меня?! Совсем рехнулась, дура?! Тогда иди в клетку и вой там. Может, Безари, такой же ненормальный, как и ты, скорее успокоится и перестанет досаждать мне вопросами, когда же наконец его уши услышат вой! Ну что ты сидишь, Айша?! Уйди от меня подальше!
Рахима возблагодарила небеса за счастье, подаренное ей: старый деспот еще жив!
Она отошла на почтительное расстояние.
— Отец, я слышала вой шакала и пение пересмешника.
— Думаешь, я без ушей? Только твой голос больше похож на клекот орла.
— Шакал выл в той стороне. — Она указала рукой.
Старик снова хотел обрушить свой гнев на дочь, но ограничился суровым взглядом. Что там бормочет эта ненормальная Айша?! А может, она и вправду слышала что-то?
— Подойди ближе и объясни толком, — велел он. — От твоего визга у меня заложило уши.
Рахима несмело приблизилась и снова указала рукой на дом Безари: