Блатной романс

22
18
20
22
24
26
28
30

Тут автобус тормознул у притулившейся на краю леса походной «шавермы», американский пионервожатый объявил по-нерусски, что стоянка – десять минут и что бои налево, а гелы направо. И Шрам, пока все еще только отлипали от сидух, резво дернул на выход.

Резво, да не бегом, типа просто приспичило человеку. Резво, но не настолько, чтоб не рассмотреть второпях кандидата в покойники. Подтянут, не наблатыкан. Вроде бы не из урок, а из спецназа. Может быть, это и есть тот страшный киллер, которого брокеры из Питера выписывали. Носки туфель мутно бликуют Литым свинцом. Но и оппонент зыркнул на спешащего Сергея в полный рост и лишняка зацепился зрачком за по-волчьи прижатые к черепу ушки и всплывшие со дна гляделок искорки напряга. И заплясали понимающе желваки на скулах у кандидата.

Аккуратно через десять минут Сергей Шрамов вернулся в автобус и занял место рядом с Эпифани. Теперь был ее черед разговляться у окна.

– Глубокое вам мерси. – Сергей вернул катушку с леской обляпавшейся шавермным соусом подружке, – Здесь рыбы нет.

– О! Ты еще есть и рыболов?

– Нет, гражданин начальник, – устало улыбнулся Шрамов. – Я – санитар леса. Народная медицина.

– Что это есть?

– Вот видишь эти царапины? – ткнул пальцем себе в анфас, а потом предъявил за бинтованную ладонь Серега. – Это не просто так. Это я делал оздоровительный сеанс одному важному полицейскому начальнику. Снимал с него порчу. – Сергей Шрамов нес абсолютную пургу, а мыслями возвращался к тому, что случилось несколько минут назад в дебрях жиденького придорожного лесочка.

Тот, по повадкам – не урка, а спецназовец, ломанул следом с отрывом в девяносто ударов сердца. Чисто выждал, когда рассеявшиеся за пеньки америкосы отольют и потянутся обратно. Понятно, никто из них здесь грибы собирать не настроен.

Тот, по повадкам – не урка, ваще решил, что Сергей Шрамов зачеркнул возвращаться, и этому только тихо радовался. Неурка правильно считал, что в лесу спецназовец блатаря настигнет в два счета. И чем больше и дальше Шрамов в лесную глушь шагов сделает, тем прекрасней, тем меньше шума услышит американская делегация…

– Это делается так. Кладется полицейский чин на деревянную лавку в чем мать родила, – вешал лапшу на симпатичные лиловые ушки Шрам.

– А! Я это знаю! Психоанализ!

– Анализы, да не те. Лежит полицейский чин, а я хожу вокруг и розгами его по розовым половинкам – шарах! Грехи отпускаю. И глядь, через какое-то время – были у него камни драгоценные в почках и кариес, и не стало. А вместо этого у меня раны кровавые.

– Это очень опасная работа, – на полном серьезе схавала туфту Эпифани и крепче прижалась упругим бедром.

Ох как это было опасно, вспоминал Сергей Шрамов. Тот, по повадкам спецназовец, летел – ни один сучок не треснет, ни одну ветку не колыхнет. В руке – масляная черная скорострельная дура. И вдруг на месте будто запнулся тот, который… Леску, поперек протянутую, усек, и мигом нашарил боковым взглядом примайстряченную на рогатке куста гранату…

– Зато меня за успехи теперь в Смольный работать приглашают. Прослышал один важный вице-губернатор про мои подвиги – и как ногами застучит! Хочу себе такого лекаря! Хочу, чтобы он дальше на мелочи не разменивался, а лечил моих юридических советников и прокуроров!

Эпифани наконец прочухала, что ее парят, и благодарно рассмеялась во все горло:

– Иц э бьютифал!!!

Это было прекрасно. Это было прекрасно, что спецназовец углядел растяжку, а не зацепил, и паровозом попыхтел дальше в чашу. Потому что гранату Шрам обезвредил еще в салоне автобуса. Потому что фейс-контроль спецназовца перестал учитывать верхний сектор, сфокусировавшись на леске, примятой траве и следах. И. таким вот образом подставил неудачник спину, И спрыгнул с дерева на эту спину Сергей Шрамов и полоснул по вражьему горлу конфискованным у Пырея ножом-выкидухой,

И теперь спокойно мог катиться в автобусе к чертовой бабушке до самого Санкт-Петербурга Сергей Шрамов и втюхивать в симпатичное черномазое ушко из пальца высосанные байки.