На зоне

Миронов закрыл папку. Тут не то что на десять, на два года с трудом тянет. Ну да ладно. По совокупности преступлений можно и десять дать. Кто проверит? У нас же тут глушь российская, как у Гоголя: скачи хоть три года – никуда не приедешь.

Настенные часы пробили десять. Пора. Миронов уже давно, несколько лет, вершил правосудие один – заседатели все разбежались, но председательствующий (то есть он, Миронов) неизменно составлял протоколы, вписывая туда фамилии двух заседателей. Тех, с кем удавалось договориться накануне. Сегодня он решил вписать Пырьева Серегу и Самохвалову Светку. Благо они на этой неделе здесь, в городе. Миронов взял присланную Беспалым папку и вышел в зал заседаний.

На скамье подсудимых сидел – вернее, полулежал, привалившись к спинке скамьи, – обвиняемый. Он мало походил на собственное фото: всклокоченный, заросший недельной щетиной, грязный. Особенно поразили судью Миронова его глаза – безумные, пустые, бессмысленные. На обветренных губах обвиняемого застыла идиотская улыбочка.

В зале сидело человек десять, и, как успел заметить Миронов, народ все был подобранный: местные менты в штатском, бухгалтерши из горотдела милиции, главный редактор городской газетки «Путь свободы». На первом ряду сидел сам Беспалый в форме и сурово поглядывал по сторонам.

Миронов объявил о слушании дела Игнатова Владислава Геннадьевича, обвиняемого в вооруженном грабеже и попытке убийства. На все вопросы судьи Игнатов отвечал нечто нечленораздельное и, когда Миронов спросил, признает ли он себя виновным, буркнул что-то, что можно было принять как за согласие, так и за отказ. Миронов написал в протоколе: «Обвиняемый признал себя виновным».

Минут за двадцать все было закончено. Миронов даже не стал удаляться в свой кабинет для обдумывания приговора, а с ходу бухнул: «… к десяти годам лишения свободы с отбытием наказания в колонии строгого режима». Машка Копылова не произнесла ни слова, лишь исправно подписалась под всеми бумагами.

После суда к Миронову в кабинет зашел Беспалый. Он молча подошел к столу и протянул руку.

– Молодец. Все прошло гладко. Комар носу не подточит. Сегодня вечерком жди гостинцев. И до скорого! Думаю, пора тебя, Митя, повысить в звании. Ну бывай!

Когда за Беспалым захлопнулась дверь, Миронов печально воззрился в окно. Интересно, когда это кончится? Наверное, никогда. Он вспомнил, что до него в горсуде Северного городка председательствовал Матвей Сергеевич Рыбин. Перед уходом на пенсию, четыре года назад, он вызвал к себе Миронова и долго с ним беседовал при закрытых дверях. Смысл беседы заключался в одном: Рыбин советовал своему молодому преемнику никогда не конфликтовать с представителями власти. Он Указал ему сухоньким пальцем на черный телефон на своем столе и пророкотал:

– Мне по этой дуре лет двадцать звонили. И тебе будут звонить. Слушай внимательно, соглашайся. И выполняй. Тогда продержишься тут до пенсии. А иначе – со свету сживут.

Миронов встал и подошел к окну. От здания суда отъезжал «воронок», в котором увозили только что осужденного на десять лет Владислава Игнатова.

Все, сгинул парень, подумал Миронов. Погубил я тебя!

ГЛАВА 33

Тормоза заскрежетали, и локомотив, шумно выдохнув в стужу колесные пары, остановился.

– Приехали, голубчики, – злорадно проговорил подполковник Беспалый и выплюнул остаток папиросы себе под ноги. Чинарик проделал в воздухе великолепное тройное сальто и воткнулся изжеванным концом в свежевыпавший снег, а красный уголек – маленький злобный вулкан – пыхнул серым дымом и потух навсегда. – Я их научу любить свободу! – процедил подполковник сквозь зубы и уверенно двинулся в сторону остановившегося состава.

Вдоль узкоколейки, с автоматами в руках, выстроился взвод солдат – это было первое оцепление, а всего лишь в нескольких шагах от него, впритык к эшелону, удерживая яростно рвущихся собак, стояло второе.

Солдаты успели изрядно промерзнуть на двадцатиградусном морозе, но, проклиная в душе опостылевший край, въедливых командиров и матерых уркаганов, стойко продолжали нести тяготы срочной службы.

Собаки надрывались от лая, неустанно рвались вперед, как будто хотели искусать стальные колеса локомотива, но строгие хозяева то и дело усмиряли овчарок, охаживая их концами поводков по спине, как нерадивую скотину.

С подножки локомотива, прямо в глубокий снег, спрыгнул молодой розовощекий капитан. Он отряхнул рукавицей приставший к голенищам снег и бодренько поднял руку к ушанке, крепко завязанной под подбородком.

– Здравия желаю, товарищ подполковник. Как видите, прибыли вовремя, ни на минуту не задержались.