– Братва! Да что же это делается?! Эти пидорасы нас как раз в «сучью» зону гонят! Бля буду, в «сучью»!
– А ты уверен? Ведь капитан говорил, что на лесоповал отправят, – отозвался ему другой голос, настороженный, резковатый.
– Так лесоповал ведь прямо, я там три года чалился, а мы идем прямехонько к «сукам» на зону.
Беспалый узнал говорившего. Это был Грач, длинный сутулый зек, принадлежавший к сильной «масти». Голос у Грача был надрывный, с этаким напором, который мог мгновенно передаться и остальным заключенным. Однако сразу вмешиваться Беспалый не стал – время не пришло. К тому же ему хотелось посмотреть, что будет делать молодой старлей (про себя он давно прозвал его «Чиграш»). Назревающая ссора – подходящий случай, чтобы проверить молодого вертухая на самостоятельность и выдержку.
– Разговоры! – громко пробасил старший лейтенант, будто прочитав мысли начальника и как бы подтверждая, что предстоящее дело ему вполне по силам.
– Ты свои рога, салабон, не суй, когда тузы толкуют, – раздался резкий голос из колонны.
– Что?! – потянулся старлей правой рукой к кобуре. – Да я тебя!
– Ты меня на понт не бери! И не таких приходилось щипать, – забасил из толпы все тот же уверенный хриплый голос кого-то из зеков. – Ты думаешь, я просто так в эту глушь притопал, чтобы на сугробы пялиться да на тебя, козла румяного? Раз я здесь, значит, были у меня заслуги перед бродягами. А вот в «сучью» зону, начальник, мы не пойдем! Такого уговору не было. Можешь стрелять нас, резать на куски, травить собаками, Но мы больше шагу не сделаем. Давай поворачивай в воровскую зону на лесоповал: стране лес нужен.
Чиграш аккуратно расстегнул кобуру, выудил из нее табельный пистолет Макарова и, задрав голову, посмотрел поверх колонны.
Первые ряды зеков прочно встали, как будто натолкнулись на каменную преграду. Подполковник, криво улыбаясь, продолжал наблюдать за действиями молодого офицера охраны. Эх, Чиграш, Чиграш, птенчик еще. Об эту крепость разбивались и не такие пернатые! Но старлей не сдавался и, размахивая пистолетом, кричал в толпу зеков:
– Кто думает так же, как вот этот ублюдок? Ну?!
Прозвучал выстрел. Раскатистый звук заставил псов забрехать усерднее, а колонна невольно уплотнилась.
– Ты патроны понапрасну не трать, лейтенант. И всех под одну гребенку ублюдками не причесывай. А патроны тебе еще могут пригодиться… чтобы пустить себе пулю в лоб, – злобно зашипели со всех сторон из толпы. – Сказано тебе было: не пойдем, значит, не пойдем!
Беспалый, наблюдавший за этой сценой, зло и витиевато выругался – вот удружил капитан с этапом, упрямые попались, еще даже и приехать не успели, а уже за свое. Хоть бы поспрашивали как следует, к кому на зону их прислали. Что, мол, подполковнику Беспалому Александру Тимофеевичу их доверили, на воспитание и перевоспитание. Ну, держись у меня, сучье отродье.
Старший лейтенант Сушков сделал несколько быстрых шагов в сторону говорившего: тот, в мохнатой неуставной шапке, в длинном тулупе с высоким воротником, закрывавшим почти половину лица, выглядел очень возбужденным и рассерженным; казалось, даже снег под его подошвами поскрипывал сейчас по-особенному зло, неистово.
Остановившись напротив парня с изуродованным лицом, старлей, уже сильно запинаясь, прокричал:
– Все пойдете туда, куда я приказал. И если потребуется, то прямиком в карцер.
Ответом на слова старшего лейтенанта были ухмылки – такие кривые губы и прищуренные наглые глаза, что старлей почувствовал себя опущенным в дерьмо.
Зеки стояли тесной сплоченной группой. Даже внешне они были похожи друг на друга – высохшие, с обмороженными лицами и обветренной кожей, словно крепкая горная порода, о которую легко затупить любой нож самой прочной стали. Серьезный собрался народ на этой глухой северной станции: суровый, злой, многое повидавший и испытавший на своем веку.
Правда, были среди них несколько парней очень странного вида. Особенно один, небритый здоровяк лет тридцати пяти в черной, до пят, изношенной овчинной дохе, который стоял на нетвердых ногах, ничем не интересовался и все время молчал, пока прочие базарили между собой и цапались с охраной. В его глазах затаилось бессмысленное выражение непонятной тоски – точно он не видел и не слышал происходящего вокруг. «Больной, что ли? Зомби какой-то», – мельком подумал старший лейтенант. Он по-прежнему продолжал бесцельно сжимать в руках пистолет. Холодный металл неприятно кусал подушечки пальцев, и ему подумалось, что еще минута подобной пытки, Подобного противостояния, и его нервы не выдержат, а табельное оружие вывалится из непослушных рук. Несмотря на вверенную ему власть и оружие, он ощущал свое полнейшее бессилие перед Угрюмой массой зеков. Нечто подобное он испытывал в детстве, сталкиваясь в ссоре со своим младшим братом, – тот тоже умел бунтовать, оказывая при этом глухое непреодолимое сопротивление. Еще тогда, в детстве, Федя Сушков понимал, что, будь он даже в десять раз здоровее брата, у него все равно не отыскалось бы столько сил, чтобы подчинить младшенького своей воле.