Гринчук замолчал.
– Вас куда-то понесло в дебри педагогики, – с осуждением сказал Полковник.
– Вы здесь очень все живо описали, – сказал Владимир Родионыч. – Очень понятно и доступно, чуть даже слезу из меня не выдавили. А вы сами, борец за справедливость, вы все это ради чего затеяли? Ради справедливости и закона? Вы ведь не знали, что это Виктор Евгеньевич все спланировал. Вы просто и вульгарно заинтересовались деньгами. Вы ведь захотели забрать себе четыре миллиона долларов. И это только потом сработал рефлекс.
Гринчук хмыкнул.
– Или не сработал, – быстро поправил себя Владимир Родионыч. – Вы жалуетесь на мать Липского? Но ведь это вы ее вызвали. Вы предложили ей денег, как я понимаю, и никто ей не звонил с угрозами. Вы хотели продолжить расследование, получить возможность первым найти деньги. И не ваша вина в том, что вы их не смогли найти. А иначе вы просто махнули бы на все рукой, спокойно приняли отставку и уехали куда-нибудь на теплые острова, что бы вы там не плели о патриотизме. Нет? Вы приговорили к смерти этого глупого Скока и хитрого Мехтиева не потому, что так правильно с точки зрения вашего закона. Вы их обрекли на смерть, Юрий Иванович, потому, что хотели найти деньги. Кстати, когда вы отпускали Батона, Рогожу и Бриллианта…
– Брюлика, – поправил Полковник.
– Брюлика, – повторил Владимир Родионыч. – Когда вы их отпускали, то совершенно не задумывались – останутся они живыми или нет. Их ведь могли убить. Тот же Скок мог их убить. Это три человеческих жизни. И вы спокойно на это шли?
– Они сами все выбрали, – сказал Гринчук.
– И вы сами все выбрали. Сами. И мы – сами. И… И знаете, что из этого вытекает? – спросил Владимир Родионыч.
– Что?
– Из этого вытекает, что вы очень удачный выбор для нас, Юрий Иванович. Это раньше, когда вы были просто оперативником, то казались циником. А на самом деле это была беспринципность. Вы ведь даже свою женщину бросили, когда она стала мешать…
– Шмель сказал? – зло спросил Гринчук.
– Не только он. Это за вами опасно следить, а за вашей женщиной – можно. И микрофоны можно ставить у нее почти свободно. Это вы себя охраняете, а ее…
– Это не ваше дело!
– Но вы же читаете мне мораль. Позвольте уж и мне. Вы ее подставили и бросили. Вы ей сулили кусок от четырех миллионов, которые еще не нашли. А она отказалась. И теперь ей придется либо терять такой дорогой для нее клуб, или заниматься наркотиками. Вы талантливо используете людей, Юрий Иванович. Вы их используете, и если раньше это оправдывалось вашими высокими целями, то сейчас – только высокими ставками, – Владимир Родионыч улыбнулся.
Вежливо так улыбнулся, светски. С таким выражением лица придворные подсыпали яд в бокал сопернику. Или вставляли в спину стилет.
Гринчук не ответил.
Он молча завел двигатель, вывел машину на дорогу и молчал до самого города. Обоих пассажиров высадил возле большого дома.
– Не обижайтесь, Юрий Иванович, – выходя из машины, сказал Владимир Родионыч. – Все нормально. Мы только расставили все точки над «i». Я вам искренне благодарен за то, что вы помогли нам все раскрутить. Я понимаю, что без вас мы никогда не вышли бы на Виктора Евгеньевича. Все нормально. Все правильно. Я…
Владимир Родионыч запнулся.