— Вот как. И что же это за человек?
— Какой-то старик. Он дал понять Зальцеру, что буквально сидит на мешке с алмазами.
— Серьезный клиент, — задумался Георгий Георгиевич.
У Зальцера на хорошие камушки было врожденное чутье. Ему нет нужды играть в прятки или обманывать, за такие вещи могут спросить весьма дорого, следовательно, сказанное им соответствовало действительности.
А если так, то подобную информацию можно было оценить в четверть миллиона долларов. Ведь только один камушек на пятьдесят каратов мог стоить такой суммы. А если этот старик в запасе имеет не один камень, а предположим, пять или десять…
Старика нужно брать!
— Старик не сказал Зальцеру, откуда у него взялся такой крупный алмаз?
— Нет. Но в этом алмазе Зальцер узнал именно тот самый, который когда-то принадлежал его дяде, а потом перешел к его отцу.
— Вот как, интересно. И каким образом от него уплыл этот камушек?
— Он сказал, что в конце войны НКВД сильно шмонало ювелиров по всему Уралу. И если у этого старика появился один из реквизированных тогда алмазов, так почему не быть и другим?
— У тебя есть фотография этого старика? — голос у Батяни неожиданно осип.
Законный выглядел возбужденным, и Андрей подумал о том, что впервые видит его в таком состоянии, — ему всегда казалось, что волнение не для такого человека как Батяня, не в силу старости, а потому, что его жизнь сама сплошное цунами. Конечно, Батяня мог вспылить, но это была всего лишь некоторая демонстрация характера. В действительности его можно было сравнить разве что с глубоководным морем, на поверхности которого часто означены признаки тревоги, но зато внутри всегда царит арктический холод и покой. В этот раз все выглядело наоборот. Батяня очень хотел казаться спокойным, но поверить в его безмятежность очень мешали крупные капли пота, обильно выступившие на его лбу, рассеченном глубокими морщинами.
Стараясь скрыть растерянность, Андрей ответил:
— Да, конечно, — и тотчас положил перед Батяней снимок.
Георгий Георгиевич взял фотографию в пожелтевшие пальцы. На тыльной стороне сухонькой ладони Андрей увидел выколотое восходящее солнце с разбегающимися во все стороны многочисленными лучами, обозначавшими количество отбытых на чалке лет. Андрей в который раз попытался их сосчитать, но, как всегда сбился.
Отставив фотографию на значительное расстояние, как это делают дальнозоркие люди, он принялся рассматривать детали.
— Я не знаю этого хмыря, — небрежно бросил Батяня фотографию на стол. — На фотке он хилый сморчок, но лет шестьдесят назад был, наверное, настоящим молодцом. Я тебе никогда не говорил, что отец мой, земля ему пухом, чалился в лагере смертников?
— Нет, не приходилось слышать, — сдержанно ответил Андрей.
— Больше двух лет там никто не выдерживал, но ему повезло. Он бежал! На территории той чалки, отгороженной забором, был еще один охраняемый закуток. Раз в месяц туда приезжал какой-то непонятный грузовичок и сгружал контейнер.
— И что же в нем было?