Медвежатник

22
18
20
22
24
26
28
30

— Отлично. Сейфы те самые? А то я очень не люблю сюрпризов.

— Те самые, Савелий Николаевич.

— Хорошо. Ты Лизавету мою знаешь?

— А как же, Савелий Николаевич. Девка видная, порода у нее хорошая, и лицом, и телом взяла.

— У меня к тебе есть просьба: ты бы ее разыскал. До меня дошел слух, что она в Москву из Европы вернулась… Впрочем, ладно, не стоит, — махнул рукой Савелий, — разберусь как-нибудь сам со своими делами. Давай, расходимся, я один хочу побыть.

— Понимаю, Савелий Николаевич. — И Заноза, кивнув на прощание, затопал по Соборной площади. — Но, может, будет тебе какой сюрприз…

Глава 51

У здания Московского кредитного банка ровно в одиннадцать ноль-ноль остановились три бронированных авто. Исправник, тощий сутулый мужчина, очень напоминающий усталую борзую, умело распоряжался десятком городовых.

— Вы вдвоем встанете у входа. Да только в носу не ковыряйте. Как мешки понесут, чтобы дверь открыли, да настежь, чтоб полицейские не протискивались в полуоткрытую дверь, как тараканы в щель. Вы вдвоем будете стоять у автомобиля. И смотрите во все стороны, чтобы чужой кто не подошел. Немало сейчас грабителей, а если будет таковой, так палите в него, как в беглого каторжника. — Взгляд исправника остановился на трех рослых городовых. — А вы чего верстовыми столбами застыли? — насупился слегка исправник.

— Нам сказано при деньгах быть.

— Вот и будьте. Да только под ноги себе смотрите, чтобы на лестнице не бухнуться.

Заведующий банком Виталий Федорович Шаманов, старик лет семидесяти, нервничал заметно — не каждый день приходилось перевозить по десять миллионов рублей. Через полгода он уходил со службы и желал, чтобы его карьера закончилась достойно. Промокнув белоснежным платком вспотевший лоб, он проверил у курьера бумаги и, убедившись, что они в порядке, облегченно вздохнул.

Дюжие городовые неторопливо извлекали из сейфа опечатанные мешки с деньгами и спешно, в сопровождении троих полицейских, следовали по длинному коридору. У экипажей, с револьверами в руках, стояли в карауле еще пятеро городовых.

Спиридоновка, пустынная в будние дни, в этот полуденный час обезлюдела совсем. И Виталий Федорович не без удовольствия думал о том, что загрузка банковских денег состоялась без свидетелей. Банкир поднял глаза на купола церкви Святого Спиридония Чудотворца и размашисто перекрестился.

Теперь за деньги он не отвечал. Слава те Господи!

Виталий Федорович взглянул на часы. Едва перевалило за полдень. Однако больше не работалось: слишком напряженными были последние часы. Махнув в сторону стоящей в ожидании конки, он проговорил:

— На Никольскую, любезный! Да побыстрее, а то живот с голодухи подводит.

— Это я мигом, ваше сият-ство! — воскликнул молодой возница и с размаху опустил плеть на широкий круп крепенькой лошадки.

Три машины, груженные мешками с деньгами, двинулись под присмотром городовых в сторону Николаевского вокзала. Состав из восьми вагонов стоял на первом пути и терпеливо дожидался отправки. Пассажиры давно расселись по своим местам, нервно поглядывали на часы и вопросительно озирались вокруг. Беспокойство пассажиров понемногу передалось машинисту. Уже четверть часа, как составу следовало быть в пути, но вместо того машинист вынужден был выслушивать нарекания рассерженных пассажиров и в томительном ожидании подкручивать кончики усов.

Он бы уже давно дал прощальный гудок и, пыхнув паром, покатил бы на Питер. Но перед ним маячила угрюмая физиономия Ксенофонтова, ответственного за погрузку денег, — пристав поглядывал на машиниста как на потенциального каторжанина. Три часа назад к его составу подцепили бронированный вагон, в котором должны были перевозить казенные деньги, и машинист, как человек служивый, был вынужден лишь отдавать под козырек и благодарить за доверие. Но по своему личному опыту он знал, что от крупных денег следовало держаться подальше — с ними горя не оберешься. Деньги в поезде такая же скверная примета, как дама на корабле в открытом море. Машиниста не покидало скверное предчувствие, но поделиться им он не имел права, опасаясь, что это могут принять за малодушие. Единственно, что ему оставалось, так это, набравшись терпения, дожидаться прибытия машины с деньгами.