— Батюшки ты мои, Филя, неужели запамятовал? Я же Алла.
— И что с того?
Филимон чувствовал, что начинает пробуждаться, — первый признак того, что его заинтересовала обнаженная женская натура. Судя по всему, Алла была не из благородных девиц, но фигуру имела гладкую.
— Как — что? — Девушка выглядела в высшей степени смущенной. — Вчерась, давеча, когда по рынку ходил, меня заприметил, — кокетливо скользнула она глазами по его телу.
Наверняка подобный приемчик вводил деревенских парней в грех похоти, но у Филимона он вызвал только изжогу.
Болезненно поморщившись, он спросил опять:
— Так и что с того?
— Яблоками я торговала, а ты у меня с пяток купил.
Филимон в задумчивости почесал затылок. Видно, он и впрямь был очень пьян, если надумал прикупить яблок.
— И что же я потом с ними делал?
— Грызли мы их, — небрежно показала барышня на кучу яблочных огрызков.
— Да здесь этих яблок с полтысячи будет.
— Так ведь я же с собой принесла две корзины, — как само собой разумеющееся, произнесла барышня.
— А потом что было? — присел Филимон на краешек кровати.
— Понятно что, — слегка смутилась девица, — шампанским меня угощал, жениться опосля обещал, — неожиданно смело заявила она.
Филимон поднялся, натянул брюки и произнес:
— А вот здесь ты врешь! Такого я не мог сказать ни пьяный, ни трезвый.
От этих разговоров у Филимона необыкновенно разыгрался аппетит. На столе, среди грязной посуды, лежал огромный кусок превосходной ветчины. Если он и отправился на базар, так уж именно за таким лакомством. Здесь же — длинный нож, больше напоминающий испанский клинок. Накромсав несколько толстых ломтей, он с удовольствием запихал их поочередно в рот.
Девица плаксиво всхлипнула и отвечала:
— Было, Филя.