— Вот что я вам хочу сказать, мой дорогой Влас Всеволодович, — меня не убеждает ваш оптимизм. Пойманные проститутки, несколько наводчиц и пара громил — это хорошо. Но, признаюсь, я ожидал большего. Меня интересуют в первую очередь скупщики краденого, затем храпы. Именно они занимаются организацией грабежей, и полагаю, что они поведали бы нам много интересного. Но, судя по тому, что ничего этого не произошло, я подозреваю, что они догадались о наших намерениях или, что весьма возможно, были информированы о предстоящей операции. Что вы обо всем этом думаете, Влас Всеволодович?
Ксенофонтов невольно проглотил горькую слюну. Глаза Аристова округлились, он стал напоминать филина, разглядывавшего в густой траве превкусную мышь. Ксенофонтов разделял людей на хищников и добычу. Себя он причислял к первым, но сейчас в полной мере почувствовал, каково это ощутить над своей головой совиное уханье и злодейское хлопанье крыльев.
— Я… да в общем-то… Как вам сказать. — И, уже окончательно совладав с собой, объявил: — Наверное, так оно и есть. Но вот только кого в этом можно подозревать?
Аристов печально вздохнул:
— То-то и оно, Влас Всеволодович, что как будто бы и некого. А что вы вообще думаете о Хитровке? — неожиданно поинтересовался генерал.
— Я бы давно это место прикрыл. Рассадник преступности, так сказать.
Аристов картинно взмахнул руками:
— Как вы негуманны, Влас Всеволодович! А где же тогда следует селиться пропащим людям? Не на голой же земле им жить. А тут, в конце концов, имеется какое-то пристанище. Гнойное, разумеется, но все-таки оно есть! Я вижу, вы улыбаетесь и наверняка думаете о том, что я своими рассуждениями напоминаю эдакую дамочку из благотворительного общества.
— Ваше сиятельство, я совсем не… — робко запротестовал Ксенофонтов.
— Ладно, ладно, не оправдывайтесь, — отмахнулся Григорий Васильевич, — я вас совсем не к этому призываю. Знаете, чем еще хороша Хитровка?
— Не имею чести знать.
— Здесь концентрируется практически весь преступный мир Москвы, и в этом случае нам его легче контролировать. Представьте себе, если бы мы все-таки его устранили? Это была бы просто катастрофа! Наши громилы и мелкие преступники разбежались бы, как тараканы, по всей Москве. Так что, признаюсь вам откровенно, я горячо ратую за сохранение этого преступного оазиса.
— Виноват-с!
— Полноте, право, — вяло отмахнулся Аристов. — Не нужно никаких извинений. А знаете, почему мне еще нравится Хитровка?
— Не могу знать, — все больше удивлялся Ксенофонтов.
Аристов всегда умел расшевелить собеседника. Не зная того, что разговариваешь с генералом полиции, можно было бы предположить, что слушаешь рассуждения крепкого хитрованца.
— А потому, что это почти живой организм, которому не чуждо самосовершенствование. На Хитровке обнаруживается все то же самое, что мы привыкли видеть в нашем цивилизованном обществе. Здесь имеется самый низший слой — люди, не помнящие родства, в нашем понимании, просто мещане. Их большинство. Свои купцы и ростовщики. По-другому, это скупщики краденого. И конечно же, знать! Так сказать, графы и князья преступного мира, по-другому, громилы и храпы. О-очень серьезная публика. И разумеется, весьма опасная. И знаете, кто находится на вершине этого сообщества?
— Не имею чести знать, — проговорил Ксенофонтов и тут же пожалел об этом.
— А вот это вы напрасно, — очень серьезно укорил Аристов. — Наверху всякого любого благородного общества находится генерал-губернатор, и наша Хитровка в этом случае не является исключением.
Ксенофонтов непонимающе вытаращил глаза: