Медвежатник

Брезгливо поморщившись, пристав отвечал с досадой:

— Пошел вон, дурак! Ты, видно, и впрямь из ума вышел. Какой еще тут может быть чай в этой помойной яме!

— Виноват-с, — отступил в сторону Маркелов. — Не учел-с.

Маркелов не ушел, а предусмотрительно спрятался за широкие спины городовых, готовый в любой момент предстать перед приставом, как преданный сивка-бурка перед хозяином.

Очередная комната очень напоминала предыдущую, вот разве что женщин здесь было побольше. И Ксенофонтов назвал ее про себя «дамской».

Ночлежки Хитровки отличались тем, что здесь практически не встречались женские и мужские комнаты и обитатели заведения пребывали в свальном грехе. Дам не стоило обижать своим невниманием, и пристав с них требовал документы, как если бы каждая из них представляла значительную угрозу отечеству. Это с виду женщины выглядели незаметными, но на самом деле многие из них находились на учете в уголовной полиции в качестве опытных наводчиц. Среди них немало было воровок, спутниц громил, а при случае и сами они могли ковырнуть «перышком» жирного клиента. Но в своем большинстве бабы были вконец опустившиеся, не представляющие своего бытия без доброй порции сивухи. Они составляли значительную прослойку самой презираемой части Хитровки — «не помнящих родства». Их расположение можно было купить за гнутый пятак, и пацанва из соседних районов, вплотную примыкающих к Хитрову базару, брала свои первые уроки любовных утех у этих примадонн ночлежек.

Влас Всеволодович обернулся, почувствовав на себе пристальный взгляд. Прямо на него смотрела женщина лет тридцати пяти. Она весело улыбнулась, когда их взгляды встретились, — так можно радоваться только желанному любовнику, который с огоньком справляется со своими мужскими обязанностями. Ксенофонтов едва удержался, чтобы не выплюнуть слюну отвращения.

— Какой же ты весь ладненький, пристав! Какой миленький! В моем вкусе! Ну так и хочется тебя приголубить, — пропела «леди» почти басом. — А то иди ко мне, я тебе услужу, даже денег не возьму. Здесь, за занавесочкой, нам никто не помешает, а потом будешь у себя в департаменте рассказывать, что знойнее, чем мадам Квакуха, на всем белом свете не сыскать!

Подруги мадам Квакухи зашлись в истерическом смехе, по достоинству оценив шутку.

От подобного предложения лицо Ксенофонтова скривилось, как будто он отведал кислого лимона.

— Я польщен вашим предложением, мадам, но думаю, что обоим нам там будет тесновато.

Квакуха показала мелкие зубы и, подмигнув, отвечала:

— Ты же молодец сообразительный, подскажешь, как поступать, чтобы тесно не было. Я женщина податливая, на все соглашусь, тем более если такой молодец попросит.

Хитрованцы дружно расхохотались. Со всех нар на Ксенофонтова поглядывали вполне дружелюбные физиономии. Лица полицейских тоже на мгновение осветились улыбками, но затем вновь приняли казенное выражение.

— Вы дама в высшей степени галантная, да я ведь здесь нахожусь на государственной службе. Давайте как-нибудь в следующий раз. Договорились?

Квакуха кокетливо повела глазками и не без застенчивости отвечала:

— Вы такой мужчина! — Вполне артистично она подправила предполагаемую прическу крохотной ручкой. — Разве можно устоять перед вашими сладкоголосыми речами. Договорились!

— Ну вот и славненько, — почти облегченно проговорил Влас Всеволодович и двинулся дальше.

Полицейские расторопно проверяли документы. Беспаспортных волокли в соседнюю комнату под надзор пятерых дюжих полицейских, у каждого в руке был наган, и, глядя на их решительные физиономии, охотно верилось, что они начнут палить при первой же опасности.

Ночлежки на Хитровке Ксенофонтов называл зоопарками. И совсем не потому, что большая часть обитателей так заросла, что стала напоминать зверей из обезьяньего питомника, а оттого, что могли довольствоваться минимумом одежды. Ничего не было удивительного в том, что кто-то из хитрованцев разгуливал в одном ботинке, случалось, что они и вовсе обходились безо всякой обувки. Но даже это было не самое страшное — многие из них уверенно чувствовали себя без рубашек и штанов. Их можно было запросто принять за туземцев из Новой Гвинеи, приехавших в Москву по приглашению Императорского Географического общества. Доставить-то их доставили, а билетиками на обратную дорогу не снабдили, вот они, горемычные, и заняли все ночлежки Москвы. Так бы все и выглядело на самом деле, если бы не откровенно российские физиономии туземцев и не изысканнейший мат, которым дети Хитровки общались между собой. Трудно представить, что папуасы из Новой Гвинеи сумели бы передать свое настроение в таких сочных красках.