Верста оживился. Было видно, что ответ у него припасен.
— Скажись хворым. Призови знахарей, скажи им, что немощь тебя нечаянная одолела, пускай они тебя подлечат… Пойду я, князь, — натянул стрелец шапку на самые уши, упрятав золотые кудри. — Дел у нас нынче много. К нам стрельцы из других городов подходят. Встретить надобно. В осаду Москву возьмем, чтобы ни один изменник не проскочил.
Уходя, стрелец аккуратно прикрыл за собой дверь, оставив Ромодановского в тяжелых раздумьях.
Надо признать, что стрельцы — это сила, с которой считался любой правитель, а потому нередко потакали им как малым детям. Затянем потуже пояса, а стрельцов обижать не станем.
Надо вам землицы?
Пожалуйста!
Просите жалованье удвоить?
Извольте!
Надо дом новый выстроить?
Вот вам бревна из государева леса.
Чего же на этот раз нерадивым требуется?
— Егор!
— Да, хозяин! — мгновенно предстал перед князем верный слуга.
Окаянная бумага жгла ладони. Воткнув ее за пояс, князь Ромодановский произнес:
— Посыльного видел?
— Ну?
— Узнай кто таков.
— Сделаю, Федор Юрьевич.
— Чего встал? Беги!.. Постой, — остановил он исправника. — Тут вот что, Егорка… Что-то занедужилось мне нынче. Пойду в опочивальне прилягу. Авось уляжется. Ежели к вечеру худо станет, покличь мне Аграфену-травницу, пусть настоя какого-нибудь припасет. Авось отпустит.
Весть о том, что стрелецкие полки подходят к городу, облетела Москву в одночасье. На базарах шептались о том, что простому люду тревожиться не стоит, а вот боярам-изменщикам не поздоровится. Пожгут да пограбят. Первый, кому достанется, будет Федор Юрьевич Ромодановский. Его так и вовсе обещались извести на Красной площади прилюдно.