Облава на волка

22
18
20
22
24
26
28
30

– Значит, гулять тоже нельзя, – задумчиво проговорил Щукин.

Он пожал плечами, наклонился, поднял с пола чемодан, положил его на стол, открыл и присвистнул.

– Что? – самодовольно крякнул Ляжечка. – Много бабок? То-то… Вот что значит работать с профессионалами. Они… то есть я слов на ветер не бросаю. А ты чего делаешь? – спросил он вдруг.

– Считаю, – спокойно ответил Щукин, просматривая на свет очередную купюру.

– Ну, ты даешь! – поразился Ляжечка. – Ты чего – не веришь, что ли?

– Я никому не верю, – сказал Николай, продолжая перебирать руками денежные знаки.

Ляжечка хмыкнул и налил себе еще.

– Вот это правильно, – сказал он, – никому в жизни доверять нельзя. Даже родному брату. Я тебе рассказывал, как меня брат кинул? Ведь вторая моя отсидка как раз из-за него случилась. Я тогда пытался отмазаться от дела, которое мне мусора шили, да ничего не получилось. Братан мой родной, его Петькой звали… зовут… на очной ставке раскололся. Зеленый был, не выдержал прессовки мусорской. Я у него дома склад устроил – шмотья заграничного туда подвалил. Своя-то квартира была под завязку завалена. Как меня накрыли, у меня уже отмаз был на этот случай приготовлен железный. А мусора, уроды чертовы, Петьку прихватили и начали прессовать – откуда шмотье? Он, конечно, в несознанку, как я его и учил, – мол, купил, приятели подарили… Не для продажи, а для себя. Но мусора-то не работники собеса, их обмануть сложно, они же знают, в чем дело, да и видят, что Петька – пацан зеленый. Ну, я уже обрадовался – хоть и влетел, но сидеть не буду, и Петька вроде нормально держится. А мусора что удумали – как-то ночью нагрянули на хату к Петьке, прихватили его – и в отделение. На три дня в камеру. В одиночку. Три дня держали, без допросов, без курева, без пайки – без ничего… Тут и не такой зеленый измучается, неизвестность-то страшнее всего… А после трех дней вывели, к следаку доставили, а тот ему в лоб – давай пальчики катать будем, семерка тебе светит. Петька в слезы – за что? А они – братан твой, Толик Лажечников, уголовная кличка Ляжечка, дал показания, что ты торгуешь спекулятивным товаром, проводишь незаконные экономические операции… да еще уличен в связи с иностранными спецслужбами, которые в проданное тебе тряпье вставляют подслушивающие устройства и прекрасно теперь знают настроения нашего советского народа. Раз – статья, два – статья, три – статья… А сейчас мы тебе и четыре, и пять устроим, хочешь?! Легко! Вот времена были, – вздохнул Ляжечка, прервав свой рассказ, – сейчас полстраны занимается тем, за что раньше срока давали. Называется – бизнес. А раньше называлось – фарцовка.

– Ну и что там дальше было с твоим братом? – без всякого интереса спросил Николай, все так же пересчитывающий купюры.

– Дальше?..

Ляжечка снова вздохнул.

– А дальше ничего не было, – сказал он. – Петька тут же, в кабинете, разрыдался и сдал меня с потрохами. Да еще припомнил кое-что такое, за что мне лишний год накинули… Понял? Вот так вот, – закончил свой поучительный рассказ Ляжечка, – никому верить нельзя, даже собственному брату. Родному.

– Очень интересный рассказ, – сказал Щукин, захлопывая чемодан, – все правильно.

– Я и говорю, – наливая себе еще, повторил Ляжечка, – даже брату родному верить нельзя.

– Ага, – сказал Щукин, – все правильно – все бабки на месте. И ни одной фальшивки.

– А ты думал! – осклабился Ляжечка. – Фирма веников не вяжет…

Он хлобыстнул еще стакан, отдышался и вдруг хлопнул себя по лбу.

– Ну и дурак я! – воскликнул он. – Я же закусона целый вагон притаранил, а мы, как алкаши под детским грибочком, сидим – голую водку хлещем. Сейчас я…

Он тяжело поднялся.

– Водка-то уже кончилась, – заметил Николай.