— Вот уж не знаю. Вы не объяснили, что для вас важно.
— Объясняю. В связи с самоубийством двух шахматистов меня интересует методика психологической борьбы, реализованная в известной вам программе. Можете не сомневаться, я собираюсь исследовать вопрос самым тщательным образом и готов обсуждать любые, повторяю, любые гипотезы!
— Интересно, — программист саркастически закряхтел, старательно избегая встречаться с Гордеевым взглядом. — Очень интересно! Кто вам вообще сказал, что я могу посодействовать в ваших изысканиях? Епихов, да?
— Кто такой Епихов?
— Значит, все-таки Епихов.
— Нет. Он ваш преемник? — равнодушно поинтересовался Гордеев.
— Понятно, Епихов! И что же вы надеетесь услышать?
— Вы хотите спросить, имеется ли у меня собственная теория произошедшего?
— Мне до этого нет никакого дела.
— Ответ — да! — разозлился Гордеев. — Но я очень хочу выслушать вас как человека наиболее компетентного и в силу сложившихся обстоятельств наиболее объективного.
— И ради этого вы меня пригласили? Да чушь это все! Собачья.
Повисла пауза.
— Допустим! — первым возобновил разговор Гордеев. — Все — чушь. Тогда давайте разберем по частям. Каким образом компьютер учитывал личностные особенности соперников?
— Дался вам этот «психологический модуль»! Меня от него третий год тошнит. Это химера! Понимаете? Сказка для вислоухих обывателей.
— Вислоухим бывает осел, — заметил Гордеев, — обыватель, он — лопоухий.
— Не будем спорить о терминах! Думаете, «шахматной общественности» трудно запудрить мозги?
— Не знаю, не пробовал.
— Тривиально! Или выдающимся программистам, которые весело и с удовольствием все это изваяли?
— Под вашим руководством, — тут же напомнил Гордеев.
Органский судорожно отмахнулся. Замечание, словно вполне материальная муха, прервало свое назойливое кружение и шмякнулось об пол. Во всяком случае, лицо Ивана Николаевича отражало именно это.