Узник «Черной Луны»

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты – бирюк, – сообщила мне Лена и придвинулась ближе. Теперь ее бедро грело мою ногу с топорщащимися от холода волосками.

– Бирюк – от слова «берет»? Женщин, конечно?

– Бирюк – это значит сердитый, одинокий мужчина.

– Я такой и есть. А кроме того, если честно, перед белым листом, я пообещал твоей матушке, что буду корректным.

– Отнеси свой автомат! – приказала она. Я пригрелся, потому подчинился с неудовольствием, поднял оружие, тяжелое, неуклюжее, стылое…

– И снова прийти? – Я решил пройти по краешку лезвия.

– Как хочешь, – едва слышно ответила она.

Через мгновение я снова приземлился рядом.

– Только не подумай, что я тебя хочу совратить, – довольно громко произнесла она.

– Тоже мне профессиональная обольстительница, – усмехнулся я.

Лена закрыла лицо руками и внезапным резким движением отбросила назад свои белые локоны. Безупречный лик… Тысячелетний сфинкс. Правильные черты. Отсутствие растительности. Скорбь атавизмов. Конвергенция червя и Сократа – оба лысые. Я потрогал отрастающую щетинку на голове – специально выскоблил ее перед отправкой на Днестр: от незамысловатого педикулеза.

– А ты знаешь, что каждая ночь имеет свою тайну?

– Не знаю и знать не хочу, – ответил я.

Она провела острым коготком по моей спине, посмотрела без всякого интереса: «Ну, сидит мужчина… Ну и что?»

– Ничего, ничего, – сказал я, – продолжайте!

Пальчик прочертил тончайший крест, потом начал выводить какие-то хитроумные окружности. «Колдовские штучки, – подумал я, – чтоб задурить нашего брата». По спине галопом помчались мурашки, проскочили, исчезли, и поплыли по телу незнакомая легкость и облегчение.

Ее глаза приблизились, огромные, как у ночной кошки, на дне их резвились бесенята, я отчетливо видел их, особенно одного – копию Ленки, с маленькими рожками, она кривлялась и показывала мне язык. «Ничего, ничего, – думал я, – еще посмотрим, кто будет смеяться последним. Вот сейчас вырежу прут и высеку всю вашу компанию!»

Вдруг яркое свечение исчезло, длинные ресницы потушили его, я ощутил слабое дуновение – это весенний сад, соломенный пух ласкает мою щеку.

И вдруг я почувствовал тот самый дразнящий язычок, горячий и влажный, он прикоснулся к моему уху, меня окатило ледяной волной; маленький чертик продолжал шаловливо исследовать меня: каждую мельчайшую точку, проскользил по мочке, забираясь все выше, едва ощутимо, трепетно и все настойчивей…

Я не помню, как очутился лежащим на кровати, совершенно обнаженным, удивительно, что я не чувствовал своей наготы и даже подспудно гордился своим телом… Все было нереальным, пригрезившимся, иллюзорным… Лена сидела рядом, поджав коленки, просторная рубашка ниспадала шатром, топорщилась, свет ночника, желтый и бесконечный, превращал легкое одеяние в ничто, в прозрачное облако, дымку; теплый луч озарил ее волосы слепящим ореолом, золотой короной… Она склонилась надо мной, длинные волосы струились бесконечным водопадом, растекаясь по моей груди. Я что-то должен был сказать или спросить – мучительное и неопределенное желание, как бы внезапно забытое побуждение, наказание, порицание, самобичевание… Все это, господа, ощущение моей внезапно разлетевшейся памяти…