Она собирала острые, ранящие осколки; из крошечных порезов на пальцах сочились яркие, как ягодки, капли. «Вот как, – подумал я, – по капельке собирается моя память».
Ее рука коснулась моего лица, растаяла, как небесная птица, и тут же приземлилась на грудь, поплыла, будто по течению, вниз, остановилась, схватила ладонь, переплела свои пальцы с моими… «Молчи!» – властно приказали ее глаза… Она резко отстранилась, я даже взвыл от обиды; она вскочила и исчезла за огромной бархатной портьерой. Мелькнул локоток за пурпурной складкой, и тут же она вынырнула из-за бархатных волн, в руке ее была странной формы бутылка, именно так в моем полубредовом сознании отпечаталось, что я такого сосуда не встречал. В другой она держала рюмочку с длинной ножкой. Я все понял….
– Это бабушкино вино. Оно чуть-чуть сумасшедшее… В нем и дурман-трава, и любовный нектар, и сонный цветок, и чародейский настой… Пить его надо с чистыми и светлыми помыслами. Если ты злой – изойдешь желчью, если жадный – икотой измучаешься, если труслив – животик подвести может. Так бабушка говорила. Больше тебе ничего не скажу.
Лена взяла рюмку с длинной тонкой ножкой, вино потекло густой багровой струйкой, я приподнялся, опершись на локти, она поднесла ее к моим губам.
«Не бойся!» – повелительно сказали ее глаза, бездонные, мерцающие, словно два маленьких оконца в открытый космос… Я вкусил горечь и сладость, запах тысячи трав на колдовском диком поле… Глаза ее смеялись.
«Умру, – подумал я безмятежно, – и в этом тоже будет смысл и способ избавления». Она снова налила вино и протянула мне. Я понял – и осторожно поднес к ее губам, они были бледными, хотя я видел, что ей не холодно. Она, не отрываясь, выпила маленькими глоточками. По моему телу разлилась горячая волна, в голове, в мыслях, чувствах наступило прояснение, краски приобрели свои первоначальные цвета, звуки – первородную звонкость и чистоту, я увидел себя со стороны – невесомого, восторженного, счастливого, незнакомого, даже чужого. Вместе с тем я совершенно не испытывал к себе враждебности или чувства неловкости, наоборот, переполняли меня дружелюбие и самолюбование… И Леночку я видел в ином свете. Это была другая девушка, неизвестная, но, странное дело, очень близкая, будто сделанная из той же плоти, что и я. Я понял это сразу, осенившая меня мысль была изумительно проста: наши с Еленой души были созданы из одного маленького облака, которое обитало на небесах и терпеливо ждало, пока мы наконец появимся на земле. Когда я осознал это, мне стало легко и просто, я будто раздвоился, мне захотелось смеяться над своей телесной половиной, которая застыла на коленях с закрытыми глазами и лицом, обращенным к девушке. Она тоже приняла эту бессмысленную позу, длинные ресницы были сомкнуты, а губы стали ярко-красными, будто после долгого неистового поцелуя. Что же дальше… Я увидел, как она тоже покинула свою плоть, взлетая, взмахнула ей рукой. Мы вознеслись! «Что-то здесь не то», – украдкой прошмыгнула мысль, но я тут же, весело хохоча, прогнал ее прочь. Лена легко сорвала с себя белую ткань, будто отогнала докучливый рой светлых мух, мы взялись за руки и понеслись над городом, багровым Днестром в свете красной луны, над долгими и скучными полями, и нам сопутствовал ветер свежих садов, розово-белых паутин… Нарядная толстощекая луна расплылась в улыбке, потом снова застыла с открытым ртом и пустыми глазницами: она удивлялась.
Так мы взлетали и падали, бесконечно взмывая и исчезая среди сытой черноты дальних полей…
«Когда взойдет солнце, нас не станет!» – прошептали ярко-багряные уста. Я припал к ним, как к роднику выдуманной истины, желая искусать до сладкой крови. «Молчи, молчи…» Она вырвалась и скорчила рожицу. «Ага, хочешь, чтоб у тебя выросли рожки?!» – закричал я. «Смотри, чтоб у самого не появились!»
Кажется, нецелованная луна расхохоталась… Что со мной?
Лена исчезла. Я стал звать ее, слезы обиды выступили у меня на глазах… «Я здесь, мой милый!» Она обвила мою шею руками и стала целовать…
Потом наступило чернолуние.
Я очнулся. Мы смотрели в глаза друг другу – и уже не было дразнящих чертиков и бесконечного холодного космоса.
– Что с тобой? – спросила Лена. В глазах ее стояли слезы. – Скажи, Володечка, милый, что с тобой? Ты же умирал!
Я почувствовал, как горят щеки. Я слабо тронул их.
– Прости, я колотила тебя как сумасшедшая. Ты перестал дышать, у тебя закатились глаза.
Она вдруг расплакалась, а я чувствовал, как отходит тупая боль и чужая рука на сердце медленно разжимает пальцы.
Слезы ее текли просто градом, я никогда не видел такого обилия, горошины капали мне на грудь очищающим дождем, я подумал: «Ведь как сладко…» Но у самого заволокло, поплыло, что-то не то, совсем не то, почему мы плачем, горько и безнадежно, смешные и грустные арлекины, в позабытой тайне ночи, не успев ничего еще сказать друг другу, обливаемся горючими слезами и сквозь них пытаемся смеяться над жизнью, над безумствами судьбы: по странной случайности пересеклись наши линии жизни, и стали мы бесконечно родными, распахиваем души, как окна перед бурей. Почему же мы так глупы и беззащитны? Почему несчастны и одиноки? Отчего не знаем, что будет завтра: свет или мрак, злосчастие или радость? Почему в час чернолуния просыпается в нас падший ангел, и вот он-то и учит нас жестокой прозе, печали, истине, но не любви.
Мы вытерли слезы друг другу. Мы обессилели – потому что были просто людьми, и даже одно воспарение над плотью – удел богов – совсем обескровило нас.
Ночник лениво дарил нам свет. Спасибо ему: ночь с ее проклятым чернолунием смыла бы все краски. Белую – простыней, оранжевую – ковра, черную – зелени, луны, окна и теней, синюю – ночи, бордовую – складок портьер…
Ленка устало опустилась рядом со мной – воскресшим человечком, она осторожно положила руку на мое сердце и сказала:
ebooksa