Не время для славы

22
18
20
22
24
26
28
30

Шамилькалой Мурад и его ребята называли Торби-калу. Грозный они называли Джохаром, а республику – Вилайетом Дарго Эмирата Кавказ, и когда Джаватхана схватили в пятиэтажке, они написали на своем сайте в интернете, что мобильный отряд моджахедов вступил в бой с оккупантами в пригороде Шамилькалы вилайета Дарго. По их описанию можно было подумать, что стороны применяли тяжелую артиллерию.

По команде Мурада Алихан свернул влево и притормозил около центрального рынка. Окна новых киосков были залеплены объявлениями, и на тротуаре стояли женщины с черемшой и цыплятами. Толпа была густой, как сметана, в которую можно втыкать ложку. Один из парней, сидевших позади, вышел и вернулся через пятнадцать минут с новыми симками и дешевыми «нокиями».

– Перед тем, как уедешь, – приказал Мурад, – устроишь нас рабочими на завод.

– Зачем тебе завод? – сказал Алихан, – это ведь, по-твоему, козни оккупантов.

– Это дело рук евреев и американцев, – отозвался Мурад, – им мало поработить наши горы, им надо развратить наши души; научить людей служить деньгам, а не Аллаху, и Аллах в своей мудрости изберет этот завод орудием своего возмездия. Все знают, что этот муртад Джамал ходит по стройке без охраны, как шайтан по аду.

– Я не устрою никого на работу, – ответил Алихан, – и не поеду никуда дальше. Ты позвонил мне и сказал, что ранен, а эта твоя рана была вранье, как все ваши глупости про Эмират Кавказ. Назови-ка мне хоть одну мечеть этого эмирата, в которой ты можешь открыто встать на намаз. А правда была та, что ты перессал после того, как схватили Джаватхана. Прощай. Я улетаю в Швейцарию, а ты живи себе в Вилайете Дарго.

– Вилайет Дарго существует в наших сердцах, – отозвался Мурад, – и победа будет за нами; и здесь не будет места ни заводам, ни телевизорам, ни всем вашим дьявольским штучкам.

– Ты уверен, что людям хочется без завода и телевизора? – не удержавшись, съязвил старшему Алихан.

– Какое мне дело до того, что хочется людям! – закричал Мурад, – Народ пребывает в состоянии джахилии, и знаешь ли ты, сколько людей на нашей стороне? Ты никогда и не заподозришь тех, кто с нами!

Стекло «шестерки» поехало вниз, и Мурад закричал:

– Муса, подойди!

Алихан удивленно всмотрелся. На тротуаре, между перевернутыми ящиками с зеленью и фруктами, стоял толстый гаишник с авоськой, раздувшейся от оранжевых апельсинов. Ему было лет пятьдесят, и Алихан вдруг узнал в нем Мусу из соседнего села. Этот Муса был совершенно под каблуком свой вздорной жены и два дня танцевал, когда купил должность, и Алихан даже представить себе не мог, что этот человек тоже в сопротивлении. Он никогда об этом даже не подозревал.

– Муса!

Гаишник с апельсинами вытянул голову и шагнул навстречу машине; на улице темнело, он никак не мог разобрать, кто в ней сидит. Оранжевые апельсины в авоське смешно били его по ногам.

Гаишник склонился к машине, Мурад выхватил пистолет и выстрелил в него в упор.

Алихан в панике втопил педаль газа. Машину вынесло на перекресток перед тяжелым грузовиком; в зеркале заднего вида Алихан видел, как прыгают под колеса машин оранжевые апельсины.

Через пять минут бешеной гонки «жигули» завернули в глухой двор. Алихан выскочил из машины, Мурад – за ним. Мурад хотел что-то сказать, но Алихан размахнулся и швырнул ему ключи, а потом он сунулся в карман, выгреб бывшие там деньги с размаху тоже швырнул их на землю перед Мурадом. Повернулся, и, ни говоря ни слова, пошел к выходу со двора.

– Алик! – закричал третий парень, выскочивший из машины, – Алик! Стой!

Алихан уходил.

– Он вернется, – сказал Мурад.