Этот сорокакилометровый участок дороги был широким и ровным, как автострада. Три автомобиля, центральным из которых был джип «Пежо», принадлежащий Мамбо, уносились прочь от поселка. Адвокат видел не ночь впереди, а черноту космоса, о которую разбивался земной свет фар. Это ощущение было тем более верным, что вскоре нашло свое подтверждение: оба джипа сопровождения, которые фактически взяли «Пежо» в коробочку, отвалили в стороны на самом широком участке дороги, постепенно сбрасывая скорость, и походили они на ступени ракеты, отработавшие свое на разгонном этапе. Красиво, ничего не скажешь. Вергельд умел встречать и умел провожать. И предупреждать — тоже. И можно было забыть о том, чтобы вернуться к товарищу, который загибался в каменном мешке. Нико в то время был готов убить Каталина. А тому хоть бы хны. Сидит на заднем сиденье и о чем-то шепчется с Мэрион. Прощается, падла! Проникся, сволочь!
С Мэрион они попрощались на окраине Нджамены, в полукилометре от границы с Камеруном. Шестнадцать дней они были рядом. А время пролетело, как один день. Нико вручил Мэрион тысячу шестьсот долларов. Катала предложил округлить до полутора. Мэрион покачала головой, улыбаясь. Для нее это были большие деньги. И все же округлить — до двух тысяч — пришлось. Николаев стукнул себя по лбу: ей же в столицу возвращаться, а это три дня. Она уходила в сторону пограничного пункта, голосуя на ходу. Но теперь она была одна, без девочки, и не похожа на цыганку.
С тех прошло не пять, а двадцать пять дней, казалось Николаеву. На утро шестого, вооружившись ветками колючего кустарника, похожего на чилигу, заметали следы. Дошли до скита, где над Живновым был совершен жуткий ритуал…
Такие меры предосторожности были необходимы. По меньшей мере раз в два дня боевики Вергельда совершали глубинные рейды на своих «пустынных скутерах». В их действиях опытный Нико не смог отметить закономерности. Иногда они проносились по дороге, и только перекресток рассекал их на две группы. Иногда они съезжали с дороги и петляли, как зайцы, по бездорожью. Однажды здорово напрягли Нико и Каталу: до подъема на плато они не доехали каких-то сто метров. Адвокат, вооруженный биноклем, отчетливо разглядел колоритную фигуру Гвидона за рулем головного джипа.
«Чего?!»
«Ничего!»
Нико имел все основания лаять на подчиненного, а тот не имел права даже поскуливать в ответ — так считал Нико. С другой стороны, благодаря изворотливости ума Каталы Живнова удалось «внедрить в среду, приближенную к Вергельду», чего на протяжении многих лет не удавалось ни Интерполу, ни спецслужбам ряда стран. Внедрение прошло на ура — так сказал вдохновитель, генератор и еще черт знает кто этой идеи. И подтверждение тому — пустой шкалик из-под противоядия. Будто Живнова оставили в склепе как минимум похмелиться.
— Ничего!.. Вставай. Хорош дрыхнуть! Паша звонит.
— А может, Павел? — съязвил Катала. — В такой ранний час даже самые отмороженные палачи дают сделать последний звонок. А потом фьють! — Он провел пальцем по горлу и указал им в предрассветное небо.
— Не гавкай! — с новой силой вспылил Николаев. — Не мои, а твои идиотские мозги родили идею внедрения — так громко ты это называешь. А если бы Жевун откинул копыта от тетродотоксина?
— Да хрен бы с ним! Я же не собой рисковал. И не тобой. Чего ты разоряешься? Я бы не дал этой черномазой весталке просыпать хоть грамм порошка на Жевуна. И вот тут приперся ты в обнимку с нацистом. Тебе бы отвлечь его — а ты рот разинул: смотрел, как Пашу, так ты его называешь, в зомби превращают. Так что это ты не гавкай, не на суде. Это ты из «фирмы» не уходил, а я птаха вольная, за деньги работаю. И ты мне выплатишь все до копейки. — Катала выдержал паузу. — Нико?
— Что?
— Ты на телефонный звонок-то ответь.
— Тьфу ты, блин! — выругался Николаев. — Да, — ответил он и, толкнув в бок Каталу, потряс кулаком над головой: «Есть! Он!»
— Кто бы сомневался, — ответил тот, выразительно помогая себе глазами.
Он встал, вернул спинку сиденья в нормальное положение и, широко зевнув, уставился через запыленное лобовое стекло на каменистую площадку, как будто его не интересовал сам факт выхода Живнова на связь. Потом вышел из машины, которую злобно называл ЖСП — железный спальный мешок; в нем он делил свое дыхание с адвокатом, а тот отвечал ему взаимностью, дополненной храпом.
Катала, рост которого по утрам не превышал метра шестидесяти сантиметров, свободно мог разгуливать по террасе: над уступом, который обрамлял террасу, виднелось только десять сантиметров его головы. Адвокату же приходилось пригибаться, как под обстрелом, и он в этом плане завидовал товарищу, которого про себя называл «пони».
Катала подошел к расселине, которая служила ему местом для наблюдения. Здесь он, подобрав под себя ноги, смотрел то в бинокль, то невооруженным взглядом на «купол ушедшей в землю церквушки», эту странную обитель чернокожего отшельника; его взгляд проникал за каменную стену, где на каменном же ложе чуть не «откинул копыта белый-пребелый человек». Не хотел бы Катала оказаться на его месте.
Сегодня Катале снова приснился кошмар. Сны о зомби являлись к нему с завидным постоянством. Вечер. Диск солнца закатился за красные холмы, которые догорали под его ускользающими лучами. Но самым ярким было одинокое здание на пересечении двух дорог. Оно источало зазывающий рекламный неон и содрогалось от рока; невозможно было проехать мимо. Катала завернул на огонек и сразу же попал в разгар ритуала создания большого зомби. Это жуткий симбиоз возвращенного к жизни трупа, кадавра, и духа умершего, которого называли астральным зомби. Жрица с вытекшими глазами повернулась к вошедшему и вперила в него пустые глазницы. Она не показала на него пальцем, не назвала, но ее помощники — молодые и среднего возраста жрецы — кинулись к нему. Десяток рук ощупали его, кто-то доложил жрице о том, что труп свежий, умер не больше семи дней назад, как раз годится для ритуала.
Катала пробовал сопротивляться, но бесполезно, и он отдал себя в власть жрецов. Не заметил, что в помещении нет никакого неона, как было сначала и как было снаружи, а есть свет от десятков свечей и потрескивающих факелов.