За приготовлениями к празднику время пролетело незаметно. Мамбо пришлось поторопиться, едва она взглянула на часы, и всплеснуть руками: с минуты на минуту в храм придут первые верующие. Она быстро переоделась, натянув через голову просторный белый балахон, напоминающий одежду куклуксклановцев. Домотканый, белого цвета, он подчеркивал атласную черную кожу Мамбо, и она, пройдя в самую большую комнату своего дома, оглядела себя в зеркале. И осталась довольна увиденным. Из зеркала на нее смотрела красивая женщина с широковатым носом, полными губами, с ямочками на щеках, которые поигрывали с ней, когда она улыбалась. Как всегда, немного подпортили общее впечатление о себе по-мужски крепкие, длинные, тяжелые руки с широкими ладонями. Обычно Мамбо говорила так: «Мозолей на них не хватает».
«Ну и ручищи у тебя!»
Эта фраза до сих пор стояла у нее в ушах. Она влезла ей в уши ровно три недели назад, и случилось это в Новом Орлеане, где Мамбо вместе с другими приверженцами культа вуду отмечала музыкальный праздник. Лет десять назад этот американский город стал местом процветания африкано-карибской магии. Вуду стал первым фестивалем, проведенным в Новом Орлеане после разрушительного урагана Катрина. Именно этот фестиваль, состоявшийся на берегу Миссисипи, стал первым для Мамбо. А в прошлом году состоялся настоящий успех. Около девяноста тысяч фанатов собрались на выступление Red Hot Chily Peppers. Мамбо подхватила волна экстаза, и она, недолюбливающая рок, утонула в исступленно-восторженном состоянии. Музыка этой рок-группы показалась ей по-настоящему экстатической. В этом году фестиваль продлили на три дня, чему Мамбо была несказанно рада. Она познакомилась с парнем родом из Ямайки и в десять вечера, под занавес выступлений, позволила ему утащить себя в свой гостиничный номер. Она шепнула ему: «Мне нужно в душ» — и скрылась в крохотном отсеке, рассчитанном исключительно на одного человека. Она долго терлась мягкой мочалкой, рисуя в голове картины в пастельных тонах. Она могла поклясться, что из ярко освещенной душевой видит мягкий свет от ночника. Он заглушает режущий глаз свет, манит, добавляет к ее фантазиям новые пластичные полутона. Она так завелась, что неоправданно заторопилась. Она вышла из душевой абсолютно голой, не накинув на плечи даже коротенького халата. И не закрыла за собой дверь в душевую. И не выключила там свет. Ямайского парня не ослепил свет ночника, но в глаза брызнули яркие лучи из настежь распахнутой двери. Может быть, ему и показалось, что Мамбо откуда-то сошла, пусть даже с небес. А точнее — с гор. Он увидел того, кого долго и упорно искали: снежного человека. Вернее, самку. Мамбо угораздило приподнять руки: мол, вот и я, встречай. И парень разинул рот от изумления. С такими ручищами она могла стать порнозвездой, сжимая в объятиях двух, а то и трех партнеров. Он прикинул, что руки у нее произрастали из коренных зубов, как ноги у фотомодели. Он был настолько ошарашен, что позабыл, какой культ он исповедует. И ляпнул:
— Ну и ручищи у тебя!..
Мамбо выбила ему два зуба.
Она в очередной раз появилась в молельне, где уже горели свечи, с бумажным кулем с мукой. Как раз в это время порог перешагнули две сморщенные старухи и заняли места на крайней слева лавке. Женщины помоложе приходят обычно позже. Последними явятся мужчины.
Прихожане не жили в одном месте вроде поселка или района, но составляли религиозную общину, точнее, общество, центром которого являлся храм, где совершались ритуалы. Главного жреца называли хунган, но вот уже на протяжении сорока лет главами общин были жрицы.
Когда Мамбо внесла в храм клетку с петухом, на скамьях не было свободных мест. И она, жрица культа вуду, унаследовавшая это искусство от матери, немедленно начала службу.
Она приветствовала верующих легким полупоклоном и, раскрыв кулек, посыпала мукой пол перед столбом, начертила на земле символ, помогающий заклинать духов.
Верующие хорошо знали распорядок службы и не обращали внимание на жрицу, но с нетерпением дожидались своего часа; они лишь призвали хранителя врат в потусторонний мир: «Да распахнутся врата!»
Не прошло и четверти часа, как картина поменялась. Первыми проснулись старухи и потянулись сучковатыми руками к девушкам, зазывая их на танец. Кто-то из молодых женщин противился, кто-то сразу поддался уговорам, кого-то жадные карги подняли на ноги пинками. Барабаны били беспрестанно, под их грохот покачивались сухие тела старух, налитые — женщин. От них заразились мужчины, с воем пустившиеся в пляс.
Мамбо дала им достаточно времени, чтобы с головой окунуться в омут и там потерять разум. И она показала им, что способна управлять безумной толпой. Жрица вышла вперед с живым петухом в руке. Держа его за ноги, Мамбо махнула им влево и вправо, вперед и назад, очищая эту комнату. Все замерли в один миг; только прерывистое дыхание этого обузданного табуна выдавало горячку. Прихожане с жадностью в глазах ловили каждое движение жрицы, ждали, когда она опустит петуха на землю — точно перед начертанным на полу узором. Вот этот момент. Она положила петуха на землю и рассыпала перед ним пшено. И она, и толпа ждали,
«Давай, давай! — подгоняли его кровожадные взгляды. — Бери!»
Петух прошел, наступая на зерно, от стены до стены. Он походил на бойцовую птицу. Гордой походкой, высоко вскинутой головой, беспощадным взглядом он, казалось, вызвал на бой соперника. Толпа ахнула, замерла, когда петух остановился посередине магического узора, наклонил голову к полу и едва не коснулся загнутым клювом зерна. Но тут же выпрямился, раскинул крылья и под их шум громко возвестил о себе.
Пшено разлетелось от воздушного напора, под ногами у петуха осталось всего лишь несколько крупинок. Две или три. Что он выберет, жизнь или смерть?
В этом святилище не было место тишине. В ожидании дыхание толпы стало невыносимо громким, невыносимо зловонным. Не хватало жестов большого пальца, указывающего на горло: «Убей! Убей!»
Но жрица не поддалась настроению толпы. Она снова склонилась над петухом, чтобы взять его на руки и вынести во двор, а там отпустить. И когда ее пальцы коснулись золотистых перьев птицы, она вдруг взяла приманку, склевала те несчастные два зернышка, которые и стоили ей жизни.
Мамбо не медлила ни секунды, будто сама опасалась расправы. Она схватила петуха, подбросила его к потолку и сломала ему лапы и крылья — но не хладнокровно, а упиваясь своей властью над бедным созданием. Клюв петуха раскрылся, в глотке застрял крик боли; наружу вырвался лишь хрип. Жрица впитала его, подрагивая чувственными ноздрями, и свернула ему голову. И бросила подрагивающее тельце наземь. Под одобрительный гул верующих она запустила руку в кулек и выложила на умирающей птице крест из муки — символ четырех сторон света.
И тут снова грянули барабаны. Танцоры так скоро вошли в ритм, что, казалось, они не переставали плясать. Минута, две, и они впали в транс, попадали на землю, вывернув руки.
То, что нужно. Настала та минута, когда каждым из них овладеет божество.