Оружие уравняет всех

22
18
20
22
24
26
28
30

Какое? Их больше тысячи. Ни за что не угадать. Но можно увидеть. В семидесятилетнюю старуху, корчившуюся на полу в собственной моче, вселился Легба — хранитель врат в потусторонний мир, старый и хромой демон. Он никогда не обделял ее своим вниманием. Без Легбы не открыть врата, не добраться до демонов. С новой силой толпа, ползающая по земле, прокричала: «Да распахнутся врата!»

И они распахнулись. Из них натурально выползли на четвереньках хромые; некоторых парализовало, и они не смогли подняться с земли.

Странная пара — старуха за шестьдесят и девушка лет шестнадцати, чьи тела переплелись в самом начале служения, вдруг бросились к чану и разом погрузили головы в воду; в них вселился змеиный Бог, сам одержимый водой. Жрица спасла им жизнь: если бы она не припасла воду, одержимые змеиным демоном бросились бы в реку и утонули.

Мужчина в цветастой жилетке стал добычей Барона Субботы — демона царства мертвых. Он встал с земли, с достоинством отряхнул безрукавку, степенно подошел к треногой вешалке и снял черный фрак. Облачившись в него, он сунул в рот курительную трубку и только после этого макнул руку в банку с белой краской и выкрасил лицо.

Теперь, за исключением жрицы, все приняли облик овладевших ими демонов. Сама Мамбо была готова принять богиню любви и плодородия. Была готова, высмотрев в толпе мальчика четырнадцати лет, даже протянула к нему руки, чтобы поманить его к себе, а потом и заключить в объятия. Но, также втянутая в ритуал, вдруг увидела, как вытягиваются ее руки. Пара мгновений, и вот они уже могут достать до верхушки столба, несколько раз обвиться вокруг него.

«Ну и ручищи у тебя!»

В нее словно попала молния. Унижение, которое она испытала в своем гостиничном номере, выперло с новой силой. Она словно получила удар током, и ненависть, затаившаяся в ней, исказила ее лицо, скрутила ее нескладные мужские руки. Ее взгляд ожег мальчика, и тот, напуганный, выбежал из святилища.

— Концерт окончен, — ватными губами чуть слышно прошептала Мамбо. И повторила: — Концерт окончен.

Она ушла, оставляя на полу гордую птицу в луже собственной крови и бесноватую толпу…

Мамбо не раз раскладывала по косточкам поведение фона, начиная с того дня, когда он в общих словах выразил свое решение, и заканчивая днем сегодняшним. Этот день еще не закончился, но листок календаря уже сейчас можно было отрывать, складывать голубем и выпускать из окна.

Он не принял внучку.

Пожалуй, только сейчас Мамбо пришла к выводу, что фон играл на своих чувствах, словно вербовал людей для работы со стороны. Акция в Москве была направлена против невестки, и была она примерно наказана. А что же внучка? Она была ему наполовину чужая. Полукровка. Фон не сказал таких слов, но они читались в его взгляде, в его жестах, наконец, в его решении, которым он отдавал внучку на попечение в храм. Что означало — под личную опеку жрицы.

Обуза.

Теперь Мамбо ответственна за нее. И случись что с полукровкой, фон спросит за нее как за родную кровь.

С другой стороны, Мамбо нашла немало полезного в опеке. Она никогда не задумывалась над тем, будут ли у нее последователи. Она молода, хотя багаж знаний у нее богат. Она была одной из самых молодых жриц культа, который проповедовался более чем в пятидесяти странах. Теперь она твердо решила, кому передаст свои знания, свой опыт, который с годами будет только богаче.

Вчера вечером она откровенно посмеялась над Леонардо, который явился вместе с Ниос и Кимби. Прекрасно зная, что он здорово похож на Карима Абдул Джаббара, Леонардо при всяком удобном случае подражал знаменитому баскетболисту. Сегодня это вылилось в его облике. Длинноногий, он надел шорты и развалился в кресле. В его понимании Карим глушил пепси напропалую. Потому он прихватил с собой упаковку заморского напитка и, прежде чем начать разговор, открыл одну банку и высосал, громко причмокивая, половину. Потом сочно рыгнул.

— Ты была сегодня у фона?

— И сегодня, и вчера, и позавчера, — ответила Мамбо, перечисляя дни, в которые не видела Леонардо.

Он допил ледяной напиток и швырнул банку в корзину, что стояла в углу комнаты. Попав в обод, банка все же свалилась в корзину. Лео умело скрыл самодовольную усмешку.

— Фон ничего не говорил насчет работы?