Шавхелишвили согласился.
– Ашуба передал мне карту в парикмахерской. – Только сейчас, зараженный сомнениями, он подумал: «Отличный наблюдательный пункт за «Филиалом». – А там я встретил странного типа. – Он выразительно посмотрел на Терона: «Вот с кем ты по-русски наговорился бы всласть». – Случайный посетитель?
– Кто знает?
– Я узнаю...
На этом прервались логические умозаключения, от которых у Шавхелишвили голова разболелась. Он был исполнителем, а значит, как никто другой, – человеком дела.
Он вызвал дежурного. Когда тот явился, вытянувшись в струнку, отдал распоряжение:
– Подготовь камеру для допросов.
– Все шесть свободны, господин полковник.
– Ты недослушал меня, – недовольно сдвинул брови Шавхелишвили. – Приведи в камеру парикмахера из соседнего салона. – Ему этот момент показался подходящим для того, чтобы высказать недавнюю мысль вслух. – Не задумывался над тем, что салон – это наблюдательный пункт?
– Никак нет.
Терон подумал, что Шавхелишвили скажет: «Хорошо», и продолжит. Однако Джемал сказал: «Плохо». И продолжил.
– Парикмахеру за пятьдесят. Прическа – как у Шеварднадзе. Дунь, и волосы разлетятся, как с одуванчика. Подготовь его к допросу.
– Да, я все понял.
– Иди, – отпустил его Шавхелишвили.
Через полчаса он, самолично открыв тяжелую дверь с глазком и кормушкой, стянутой, как бочка, широкими стальными полосками, вошел в камеру, заставив Мастера опустить глаза...
Этот человек уже был сломлен. Но не полковником Шавхелишвили. Он ощущал это на физическом уровне. Ему было необходимо не просто одержать верх над Мастером. Он привык стартовать и финишировать. А в этом случае он словно вылез из машины и, сделав шаг, грудью коснулся финишной ленты.
В этой камере не было стола, как не было стула; еда для арестованных ставилась на откидную крышку кормушки, ели стоя. Сидели и спали также на откидной койке; ее откидывали в шесть утра, опускали в одиннадцать вечера.
Мастер стоял рядом с койкой, пристегнутый одной рукой к металлическому кольцу в стене. Такая обстановка, намеренно скопированная с фашистских застенков, могла сломить самых стойких, в очередной раз отметил Шавхелишвили. Он лично был против таких методов давления и содержания арестованных, и это был не показной гуманизм. Даже кролик или нутрия, которых ждет неминуемая смерть, должны иметь сухие просторные клетки. Но в плане содержания арестованных здесь, в «Филиале», от него ничего не зависело. Приоритет в этом вопросе находился в руках американских советников, которые в плане обустройства тюрем, в том числе и летающих (тюрьма на базе «Боинга-757» с бортовым номером N313Р), не имели себе равных. Как-то раз Джемал представил себе «великую грузинскую тройку» – Сталин, Берия, действующий президент. Упитанные и розовощекие, они были растеряны перед бескровным дядей Сэмом.
Не оборачиваясь к дежурному, который сопровождал его в подвальное помещение, Шавхелишвили отдал ему распоряжение:
– Откинь койку и оставь нас одних.