Да и почему б ему не быть, авансу-то? Кто в чьей власти находится?
Поначалу, правда, госпожа Черняева вздумала покапризничать. В домике самовар был приготовлен – попили чаю, поговорили вежливо. Грач был обходителен и даже галантен – в меру возможности. И оттого подопечная сперва впала в ошибку. Развела цирлих-манирлих – и стражники-то ей нагрубили, и влиятельным родственникам-то она непременно нажалуется, так как налицо произвол и ошибка. А когда Грач, пропустив мимо ушей эту словесную чепуху, подсел к ней поближе, с
Это она, конечно, напрасно. И сама в тот же момент поняла.
– Вот как? – Грач механически потер лоб рукою. Он больше не улыбался и совсем не был галантен.
– Ты что ж, думаешь, я тебя тут взглядом обожать собираюсь? – спросил он. – Напрасно. Ты не святая Цицилия. Ты – пойманная с поличным преступница. Особо опасная. И сюда я тебя привез, потому что думал, что ты разум имеешь. А коли нет, так будешь сидеть в остроге. И не в своем столичном наряде, а в арестантском платье. В общей камере. Среди смраду и грязи. Среди гулящих баб, маклачек и мужеубийц. Вот самая по тебе компания. Днем они тебя изобьют. А ночью… Знаешь, что будет там с тобой ночью?
И рассказал, с подробностями.
Тут с Евгенией Адамовной, натурально, приключилась истерика. Пришлось даже стражника с ведром воды вызвать. Потом, успокоившись, курьерша сказала, что есть у нее вопрос.
Грач дозволил. Интересуется – это хорошо, это уже шаг в правильном направлении.
И вот что получилось.
– Вы в каком чине? – спросила тогда Черняева.
– Надворный советник.
– Ах, надворный! А с шашкой управляться умеете?
– Приходилось, – ответил Грач. – Только к чему?
– А к тому. Вас, за ваше надо мной надругательство, непременно разжалуют. Быть вам точно городовым. Будете с шашкой ходить и полтинники брать с обывателей на престольные праздники.
Это Грачу даже понравилось. Оказывается, мадам Черняева – та еще штучка. Ну что ж, так интересней. Он пересел с бархатного диванчика обратно за стол и с этой позиции с любопытством посмотрел на задержанную.
Сказал:
– Не пугай. Я об отставке и сам часто мечтаю. Чем плохо – выйду вечерком с удочкой, ноги обмакну в воду, закину снасть. Красота! И никаких злодеяний, никаких душегубств. Смотреть буду на закатное солнце и радоваться.
Он сделал паузу, но Черняева ничего не сказала, только глазом сверкнула.
– Да ведь незадача выходит: я-то еще смогу солнышком любоваться, а у тебя вот, может, этот закат – последний. – Он покачал головой.
– Вот глупости!