Оставалась вторая возможность, прозаическая: соседи. Ее и надо проверить.
Грач подошел к левой калитке, подергал. Она затряслась на деревянной щеколде, но открываться тоже не пожелала. Но результат какой-никакой получился: во дворе за глухим забором послышались лай, звяканье цепи. Потом раздался скрежет несмазанных петель, и женский голос вздорно спросил:
– Кому там на ночь глядя припало?
– Полиция, – ответил Грач.
– Так были ж днем от квартального!
– То от квартального, – терпеливо сказал Грач. – А теперь от сыскной. Ты, бабонька, открывай.
– Шоб у вас повылазило…
Шаги. Сквозь щели в калитке мелькнула золотая искра – по всему, хозяйка затеплила лампу. Пес залаял снова и тут же, взвизгнув, умолк. Пинка, видать, получил. Ну, это понятно – бей своих, чтоб чужие боялись.
Но вот уже глухо застучала щеколда, и отворилась, наконец, калитка.
Солдатка, безошибочно определил Грач, глядя на стоявшую перед ним бабу. Лицо, глаза. Сотни перевидал таких. Наверняка прачка – вон, руки распаренные, даже при керосиновом свете видать.
– Ну что, так и будешь в гляделки играть?
Она смотрела в упор, и по всему чувствовалось: нисколько не робеет его и ни капельки не боится.
Но Грачу не было до того дела.
– Пригласи-ка в дом.
– И тут справно, – ответила баба. – Говори, с чем пришел. А в доме тебе делать нечего.
Однако, новость! Грач даже удивился:
– Я сейчас уйду и велю утром привести тебя под конвоем. Хочешь ты этого?
– А мне все равно.
Сказала – и зыркнула из-под платка. Грач понял: сейчас захлопнет калитку, и тогда впрямь до утра ничего будет не сделать.
– Ладно, слушай: я про твоего соседа спросить пришел. Убили его.