Бородач хмыкнул. Щукину показалось, что он посмотрел на него с удивлением.
– Как она может называться? – сказал бородач. – Это же автопортрет.
«Ни хрена себе, – промелькнуло у Николая в голове, – искусство. Называется – модернизм…»
Он снисходительно усмехнулся.
– В последнее время, – сообщил он бородачу, – появилось мнение, что название может не продолжать тему картины и не указывать прямо на проблему, отображенную в картине, а, так сказать, жить своей жизнью. Короче говоря, название развивает новый смысл. И теперь принято давать название даже автопортретам.
Выпалив эту чушь, Николай замолчал. Бородач оторопело нахмурился, переваривая сказанное, погладил себя по объемистому животу.
– Название… да… – осторожно высказался он, – я как раз над этим думал… А кто… Кто родоначальник этих новых идей? – спросил он вдруг.
– Григорий Шнейдер, – ответил Щукин, – разве вы не читали его труды?
Бородач от неожиданности клацнул челюстью.
– Читал, – быстро сказал он, – только давно. Теперь забыл…
Они какое-то время молчали. Бородач, прищурившись, разглядывал свою картину. Очевидно, придумывал название, чтобы придать ей новый смысл.
Щукин закурил.
– А вы местный? – спросил его бородач, оторвавшись наконец от своей картины.
– Нет, – качнул головой Щукин, – из Москвы.
Бородач уважительно улыбнулся.
– Вы по делу к нам приехали или… ознакомиться с местными культурологическими особенностями? – поинтересовался он.
– По делу, – ответил Щукин.
– Наверное, наш музей вас пригласил? – предположил бородач.
– Да нет, – ответил Николай, – я сам по себе приехал. До меня дошли слухи, что у вас в городе появился один скульптор. Создает просто удивительные произведения искусства. Самородок. Я ищу его…
– Правда? – заинтересовался бородач. – Да кто он такой?