Катя встрепенулась:
– Ты откуда знаешь?
Раздражение Владимира Петровича росло пропорционально выпитому.
– Начальники в России не могут не пить. Традиция такая. Непьющий начальник – такая же несуразица, как еврей-оленевод. А таких, как известно, в природе не существует. Так что твои палачи книг наверняка балуются крепкими напитками. Вам, наивным, втюхивают всякую ботву про патриотический долг, здоровье нации, возрождение страны. Посылают сопляков черт знает куда, а потом красуются в телике с довольными рожами. Хотят чеченов учить, пусть сами и едут.
Поняв, что пора вмешаться, Павел прервал отца:
– Хватит, папа. Катя – взрослый человек, и ей пора научиться принимать самостоятельные решения.
Не ожидавший такого поворота, Верещагин-старший задохнулся от возмущения.
– Я думал, что хоть ты меня понимаешь. Ты же видишь своими глазами, что там происходит. Сестру в мясорубку отправляешь… Ну, Пашка, не ждал от тебя такого.
Хлопнув еще одну рюмку водки, отец демонстративно удалился на кухню. Было слышно, как он громко хлопает дверцей шкафа, в котором хранился запас сигарет.
Владимир Петрович курил исключительно сигареты без фильтра, вставляя их в короткий янтарный мундштук с растрескавшимся наконечником. Все новомодные фильтры, снижающие количество никотина, попадающего в организм, он отвергал. Даже теорию собственную выдумал, что чем табак дешевле и злее, тем он безопаснее. Но надрывный кашель, мучивший Верещагина-старшего, свидетельствовал об обратном. Вот и сейчас он зашелся в очередном приступе.
Подождав, пока отец выйдет на балкон, Павел сказал сестре:
– Там действительно опасно.
– Догадываюсь, – улыбнулась Катя.
– Тогда зачем ты туда едешь?
Минуту подумав, девушка ответила вопросом на вопрос:
– Ты рисунки чеченских детишек видел?
– Нет.
– На них только взрывы, трупы, горящие дома. Они, кроме войны, ничего не видели. Кто-то же должен их убедить, что есть другая жизнь. Жизнь, где не стреляют. Где не боятся зачисток. Что есть города, в которых улицы состоят из домов, а не из развалин.
Павел вздохнул:
– Наивная.