Данглар покраснел.
– И «скорпионы» им зачем? – поддержал насмешливо Диего.
– Для психологического воздействия. Патронов у них нет.
А я лишь вздохнул. Видимо, чистая психология в двадцать первом веке уже не работает. Слишком бурными и противоречивыми были девяностые. С легкой ностальгией вспомнил я вдруг мои семидесятые: подросток был, понятное дело... Никогда я не видел у милиции никаких стволов, да и избегали они пистолетов, как черт ладана: замучаешься отчитываться за каждый патрон или гильзу. Любой выстрел из огнестрельного оружия в городе был происшествием чрезвычайным и расследовался досконально. А нашему брату, шебутному подростку, тоже было ясно: ножик в кармане, даже перочинный – статья, срок и отбитые почки – в виде довеска. Вот и обходились чем есть: руки—ноги—голова. Лучше, если голова, причем чтобы думать, а не носы противникам расшибать.
И вспомнилось почему-то еще, как году в девяностом увидел я впервые в подземном переходе на Тверской милицейских сержантов в брониках и с «АКСУ» наперевес, и что-то защемило тогда под сердцем... Когда в центре столицы империи появляются вооруженные люди, империя рушится. Ибо защитить ее «на дальних подступах» уже некому.
Потому-то, мне кажется, я и понимаю ход мыслей барона Данглара: остров Саратона, с пятидесятитысячным населением «сервов» и пятитысячным – господ, очень уязвим; и сдается мне, Данглар понимает: если на улицах курортного города появится оружие – это крах всего строя жизни, какой формировался здесь на протяжении полустолетия.
Данглар тем временем достал миниатюрную рацию:
– Я «Омега-первый». Вызываю две группы «Гром» в квадрат семнадцать, немедленно.
– «Пусть сильнее грянет буря!» – не удержался я от цитаты.
– Не знаю, Дронов, как вас терпели в том ведомстве, где вы некогда служили.
– Нигде я не служил.
– Не лукавьте.
– А вы давно на Саратоне, господин Данглар? – сменил я тему.
– Семь лет.
– Раньше тут были притоны? Гангстеры? Бандиты?
Данглар поморщился:
– Притоны и сейчас есть, только называются они элитными салонами.
– Люди, прожигающие жизнь, перестают быть элитой.
– Одни прожигают жизнь, другие – ее пережигают. Войной. Вам не кажется, господин Дронов, что вы излишне категоричны? Впрочем, как все русские.
– Русские люди трудолюбивы и терпимы.