Хлеб с порохом

– Ладно, идите, товарищ Копытов, – наконец-то вяло махнул рукой Матвеев, и они с начальником штаба ушли в сторону роты связи, оставив меня с Чайкиным.

– Копытов, – начальник артиллерии сбросил с лица невинное выражение, – чего тебе спокойно не сидится? Вчера Тищенко приезжал к командиру жаловаться на тебя. Хорошо, я случайно оказался рядом и смог вступиться за своего подчиненного. После этого Матвеев ответил Тищенко в таком духе: «А чего ты хотел? Конечно, Копытов правильно взбеленился. Кто ты для него? Необстрелянный салага, на большее не тянешь. Вот отвоюешь свой первый бой нормально, тогда и сможешь его застроить, а пока придется молча проглотить обиду. Это мой тебе совет».

От радиостанции поднялся дежурный радиотелефонист и подошел ко мне:

– Товарищ майор, передали, что можно наши установки забрать из первого батальона.

Быстро собравшись, я через несколько минут мчался по дороге, с удовольствием ощущая напор встречного воздуха. Честно говоря, мне до чертиков надоело сидеть на блокпосту, но эти дни не прошли зря: дисциплина в батарее заметно подтянулась, стало больше порядка, и в действиях солдат появилось больше четкости и организованности. БРДМ бодренько взобрался по дороге в бывшее расположение первого батальона и остановился на огневой позиции минометной батареи, где и нужно было забрать противотанковые установки. Поздоровавшись с солдатами и узнав, что с ними все в порядке, я подошел к палатке командира батареи капитана Грегоркина, который ждал у входа, когда я переговорю с солдатами. От проезжающих через мой блокпост я кое-что знал про своего «сбежавшего» заменщика. Через два часа после того, как он приехал в батарею, началось продвижение мотострелковых батальонов вперед, и когда потребовался минометный огонь, майор Севрюгин ошибся, положив минометный залп по цепи наступающих мотострелков. Чудо, что никого не убило. Нового комбата сразу же отстранили от ведения огня, и Грегоркин вместо того, чтобы рассчитываться и ехать домой, продолжал командовать батареей и обучать Севрюгина. Получалось, что не только меня он подвел, но и другого офицера. Поздоровались, обменялись новостями, и командир батареи пригласил меня в гости. В палатке, несмотря на то что были приподняты над землей стены, было душновато, но мы все равно расположились внутри.

Пока Грегоркин накрывал на стол, я огляделся и с удивлением увидел среди спящих солдат так же мирно спящего Севрюгина. Спал он в каске и в бронежилете, крепко сжимая в руках оружие.

– Ну, как он тут? – Я кивнул на спящего офицера.

Грегоркин с досадой махнул рукой и стал наливать в кружки вино:

– Боря, лучше не спрашивай. Если бы не его дебилизм и трусливость, я бы уже ехал домой на поезде и слушал, как стучат колеса, а теперь торчу здесь и должен еще этого бестолкового майора обучать. Как только начинаются обстрелы или только предпосылки к ним, все, его нет – бросает батарею и убегает прятаться. Заколебал он меня. Вот, смотри, спит как сурок и до лампочки ему, что офицер из-за него здесь торчит.

Комбат первой минометной чокнулся со мной и махом вылил вино в рот, я отпил немного и поставил кружку на стол. А Грегоркин налил себе еще вина в кружку, потом мотнул головой на Севрюгина:

– Ну что, пригласим его?

Я махнул рукой: типа, мне все равно, и Грегоркин сильно пнул ногой лежащего в бок. Николай Севрюгин резко вскинулся и, сидя на матрасе, красными от сна глазами оглядел нас, стол и палатку. Командир батареи мотнул приглашающе головой к столу, и Севрюгин, беззаботно зевнув во весь рот, снял каску с головы. Я с любопытством наблюдал за своим бывшим заменщиком и все больше удивлялся. Стояла жара, волосы под каской были мокрыми, а под бронежилетом был еще свитер. Когда он стянул и его, я даже рот разинул от удивления. На голой потной груди на толстой железной цепочке висела огромная латунная икона.

– Николай, это откуда у тебя? – Я присел перед ним и стал рассматривать икону, явно старинной работы.

Севрюгин застеснялся, но потом ответил:

– Это мне жена своими руками повесила икону на вокзале от пули.

– На фига ты тогда бронежилет таскаешь?

…Через час я уехал, довольный общением с товарищем, а под вечер решил съездить с проверкой во второй и третий взводы. Обычно я ездил днем, а тут решил уже практически в сумерки. Пообщавшись с командирами взводов и выпив с солдатами чаю, я выбрался уже в темноте к забору на наблюдательный пункт взводов и затаился, наблюдая за противоположной стороной огорода, где были чеченцы. Они, кстати, и не скрывались особо: периодически до нас доносилась гортанная чеченская речь. Причем находились они метрах в ста, не дальше. Я уже собрался отойти к палаткам взводов и уехать к себе, как из домов, черневших в темноте в двухстах метрах от нас на окраине деревни, сорвались светлячки трассирующих пуль и пронизали кустарник вокруг нас. Вторая очередь пронеслась над нами и ушла к палаткам. Определив место, откуда шли очереди, я не скрываясь ломанулся через кусты к взводам. У палаток стояла легкая суматоха, но все были целы. Я выбежал на дорогу и, вскочив на подножку «Урала», скомандовал Субанову, который был за рулем:

– Гони к деревне, духи обстреляли нас.

«Урал» заревел и, набирая скорость, полетел к мечети, где был свободный заезд в деревню. Второй солдат, сидевший в кабине, открыл на ходу дверцу и тоже перебрался на подножку, держа наготове оружие. У кладбища свернули влево, немного в горку и выскочили к хлипкой баррикаде, осветив ее в упор фарами. В ярких потоках света за деревянной баррикадой заметались до десятка деревенских мужиков, вооруженных дубинами, назначенных на ночное дежурство у входа в деревню.

Я дал очередь из автомата в воздух и крикнул водителю: