Хлеб с порохом

Я рывком вскинулся и сел на носилках: боль плеснулась только в мозгу, и голова тут же завалилась, как будто там не было позвоночника, влево набок. Левой рукой поставил голову прямо, но когда отпустил руку, голова опять упала влево. Я повторил действие: что интересно, голова падала только влево, вправо она держалась.

– Боря, ты как? – встревоженно захлопотал вокруг меня Волощук.

– Нормально, я сейчас, – осторожно слез с носилок, ноги достаточно уверенно держали меня, и все тело подчинялось моим командам, только чувствовалась сильная слабость и как чугун гудела голова.

Увидев, что я слез с носилок, Тимошенко прекратил пинать водителя, а тот обрадованно поднялся из пыли и запел сладким голосом:

– Товарищ майор, а вы живы, оказывается…

Я молча подошел к Синькову и сильно ударил его автоматом в лицо. Это я хотел сильно ударить его, но удар получился слабым, и прикладом автомата лишь рассек ему кожу на лбу.

Я повернулся к Волощуку:

– Иван, поехали, раненого ведь в госпиталь надо, а этот пусть остается здесь и обороняет от духов машину. На обратном пути заберем, если живым останется: поставим машину на колеса и утянем к себе.

– Боря, это неправильное решение, так делать нельзя, – Тимошенко и Волощук подошли ко мне и попытались переубедить меня. Но я уперся.

– Я знаю, что это неправильное решение, но за все в жизни надо платить. И пусть платит: за эти пьянки в подразделении, за то, что бросил и чуть не убил комбата. Это мое решение – решение командира противотанковой батареи. У него в машине цинк патронов и штук пять гранат, вот пусть и обороняет свою машину. Поехали, а то у меня сейчас силы кончатся.

Спор с товарищами совсем обессилил меня. Появились позывы к рвоте, и сильно закружилась голова, так что я был вынужден прислониться к перевернутому БРДМ. Сил спорить и доказывать правильность своего жестокого решения уже не было. Хотя я и сам понимал, что мой приказ балансировал на грани уголовки, практически обрекая Синькова на смерть, если боевики сунутся к машине, когда мы уедем.

Отдав через силу последние указания Синькову, который даже обрадовался такому моему решению, я с помощью ребят забрался на броню, и мы помчались в Грозный. Прохладный встречный воздух несколько привел меня в себя, и усилием воли я задавил в себе тошноту, лишь непонятный гул в голове, какие-то отзвуки голосов, тупая боль, которая иной раз вспыхивала острыми иголками в мозгу, сильно беспокоили. Голова упорно не хотела держаться на шее, и ее все время приходилось держать левой рукой, чтобы она не падала вбок. Я немного потренировался с автоматом и теперь был уверен, что при повторной встрече с боевиками сумею вести огонь одной правой рукой, чуть зажав приклад под мышкой.

Оставшийся путь до окраин Грозного мы проделали достаточно быстро: Иван запускал в небо красные ракеты, подъезжая к очередному блокпосту, пропускали нас тоже быстро – на всех блокпостах его хорошо знали. Но на последнем нас тормознули вэвэшники: Волощук что-то долго доказывал старшему блокпоста, но тот уперся и не хотел пропускать нас в город.

Я вслед за Тимошенко слез с брони, подошел к спорящим офицерам, поинтересовался причиной отказа.

– Вы, что ли, не видите? – вэвэшник показал рукой в сторону города, и я только сейчас обратил внимание, что над его ближайшей окраиной темное небо в разные стороны вспарывали трассера, висели, освещали и сгорали в ночном воздухе десятки осветительных и сигнальных ракет. – Духи штурмуют Грозный. Тут начальство проскакивало: говорят, человек восемьсот участвуют и уже захватили площадь «Минутка». Так что я вас пропустить не могу.

Но Иван сумел уговорить старшего блокпоста, и через десять минут, приготовив оружие, мы поехали дальше. Въехав на улицы частного сектора, мы на тихом ходу двигались в сторону площади «Минутка», ожидая огня как со стороны духов, так и со стороны своих. Звуки стрельбы приближались и становились все ожесточеннее, но, на удивление, по нам еще не стреляли, хотя на параллельных улицах, а иной раз метрах в ста от нас шла стрельба и были слышны крики как на русском, так и на чеченском – в основном «Аллах акбар!». МТЛБ с потушенными огнями, на пониженной скорости, пощелкивая гусеницами по асфальту, скользила по городу, который был освещен десятком ракет и осветительных снарядов, мин. Из-за переулка вынырнула группа солдат; скользнув по нам взглядом, они пересекли улицу и скрылись среди домов. Через минуту там вспыхнула ожесточенная стрельба, и чуть дальше с той стороны показались три боевика; также скользнув по нам взглядом, они скрылись во дворе большого кирпичного здания. Все произошло так быстро, что мы не успели открыть огонь, лишь когда проезжали мимо дома, каждый из нас, в том числе и я, кинули за каменный забор по гранате. Четыре багровые вспышки на долю секунды осветили двор до мельчайшей детали. Мы успели отъехать от дома на пятьдесят метров, когда в спину ударило несколько очередей боевиков, заставив нас повалиться на броню. Отвечать мы не стали, так как на улицу вывалила группа солдат и с ходу атаковала дом, откуда велся огонь.

Мы продолжали свое движение среди выстрелов, постепенно приближаясь к «Минутке». Бой шел уже вокруг нас: выбегали солдаты, с криками куда-то стреляли, исчезали, потом появлялись другие и тоже стреляли, но уже в другую сторону, и что самое интересное – на нас никто не обращал внимания, до тех пор пока мы безбашенно не выехали на «Минутку», где гремел ожесточенный бой. В ста метрах от нас горели две наших бээмпэшки, и от них, ведя огонь по девятиэтажке, отступали уцелевшие солдаты. С той стороны вывернул танк «Т-62» и открыл по позициям боевиков огонь, прикрывая отходящих пехотинцев, но сразу же получил две гранаты в башню, которая была защищена обвернутой гусеницей, что и спасло экипаж от гибели, третья ударила в корму, но вскользь и взорвалась над двигательным отсеком. Сразу же в районе кормы появилось пламя, и танк, зарычав двигателем, отступил обратно. Теперь боевики сосредоточили часть огня на нашей машине. Судя по огню, они держали под своим контролем только одну девятиэтажку. Пули защелкали по броне, высекая искры. Одна очередь прошлась по деревянному ящику, разбивая его в щепки. Мы опять повалились на броню и открыли лихорадочный огонь по вспышкам выстрелов, возникающих в проемах окон. Грохнул выстрел из гранатомета, и граната, высоко пролетев над нами, разорвалась на противоположной стороне площади. Водитель прибавил скорость, и МТЛБ, занося на асфальте, через минуту вынесло на проспект, ведущий к дворцу Дудаева, где огонь уже был гораздо тише и везде суетились наши солдаты.

Не останавливаясь, мы проскочили большую часть улицы, нырнули под мост, проскочили реку Сунжа, и за развалинами гостиницы «Кавказ» свернули вправо. Еще пятнадцать минут бешеной гонки по ночному городу, и нас остановили на блокпосту перед аэропортом «Северный». Отсюда мы до госпиталя ехали спокойно и не спеша. Во дворе ленинградского МОСНа (медицинский отряд специального назначения) нас встретил дежурный врач с санитарами. Бойцы сразу же на носилках утащили раненого солдата, а я, поддерживая руками голову, сам зашел к врачу, где меня уже ждал Иван Волощук.

– Майор, все, раздевайся. Для тебя война уже закончилась, – такое начало разговора дежурного врача мне совсем не понравилось.

– Как тебя зовут? – обратился я к врачу.