В 16.00 на связь вышел командир мотострелковой роты, оборонявшей недостроенное новое здание вокзала, и сообщил, что через привокзальную площадь проходит отдельная разведывательная рота. Голубятников собрался встретить ее, но его опередил ротный разведчиков. Капитан Селиверстов буквально ворвался на КНП, крикнув от входа:
– Подполковник Шабалин тяжело ранен!
– Как? Где? Когда? – резко повернулся к нему комбат.
– Между зданиями за новым вокзалом, снайпером, стрелявшим скорее всего с гостиницы.
– Но он жив?
– Был жив, пока несли до двора.
– Где Шабалин сейчас?
– На первом этаже, на кушетку какую-то положили. Без сознания он!
– Куда ранен?
– В печень!
– Черт! – Голубятников развернулся к сержанту Выдрину. – Срочно на первый этаж нашего здания Адамского и Антошина, Кувшинин остается за меня! – И бросился в коридор, крикнув командиру отдельной разведывательной роты: – За мной, капитан!
Голубятников и Селиверстов спустились на первый этаж, где Святослав увидел лежавшего на кушетке начальника разведки. Тут же подбежали медики, и Адамский потребовал всем отойти от раненого. Его требования беспрекословно выполнили. Врач и фельдшер склонились над Шабалиным, в стороны полетели клочья разрезанного камуфляжа. Голубятников отошел к входу в подвал, где стояла группа местных жителей во главе с Викторовым.
– У вас несчастье? – спросил тот у комбата.
– У нас здесь каждый день несчастье. Или вам неизвестно, что солдат и офицеров на войне иногда ранят или убивают?
– Сожалею!
– Извините, Илья Владимирович, вам лучше вместе с беженцами уйти в подвал.
– Да, да, конечно!
Викторов увел местных жителей, а комбат, отдав команду срочно готовить эвакогруппу, услышал голос Адамского:
– Давление падает, пульс слабый. Массаж сердца, Сережа, быстро!
– Не помогает.