Мать вздохнула, утерла глаза передником:
– Пишет, что плохо все. Она за старухой парализованной ходила, а теперь выгнали. Марийка пошла на работу устраиваться, а там драка на улице случилась, ее в полицию за компанию забрали. Хотели проституткой записать, так она последние деньги полицейским отдала, чтобы не записывали…
– Куда она теперь? – хмуро спросил Бузько.
– Да вроде в Польше ее подруга сейчас, в теплице работает. Марийка тоже туда поедет… Денег, сам понимаешь, в этом месяце не прислала…
– Я вам, мама, привез немного денег, – сказал хорунжий. – У меня дела в гору пошли. Скоро много денег будет, так привезу обязательно. Много привезу.
– Что это я – вареники да вареники!.. Пойдем к отцу на могилку сходим. Он, пока жив был, каждый раз ждал тебя. Так, бедный, ждал…
Они брели по сельскому кладбищу, минуя украшенные лентами и бумажными цветами свежие кресты и поросшие травой провалившиеся могилки. Мать казалась старше, чем на самом деле – она горбилась, оступалась, теребила концы платка, с виноватым видом оглядываясь на Бузько.
Хорунжий напрочь забыл, где находится могила отца: кладбище росло, расширялось, пухло, как на дрожжах, и трудно было отыскать извилистую дорожку, по которой мать каждое воскресенье ходила в гости к мужу.
Бузько постоял несколько минут у скромного памятника с обшарпанным католическим ангелом на вершине, и ему вдруг захотелось курить, как никогда в жизни. Хорунжий не чувствовал сейчас ничего, кроме этого низменного желания. От неловкости и стыда он поспешил убраться в материнский бревенчатый дом, чтобы укрыться в его прохладной глубине…
Бузько ел горячие с пылу с жару вареники с вишнями, обмакивая их в тягучий луговой мед, и запах Карпат щекотал ему ноздри.
– Может, Марийке стоит вернуться? – проговорил хорунжий, поднимая глаза на мать.
– Куда ж ей возвращаться? – вздохнула старуха. – Работы нет, женихов нет… Погибло село. А ведь какое богатое при Советах село было!
Зная ход материнских рассуждений – сейчас она намеревалась заговорить о чудесах крестьянского довольства, которые советская власть за послевоенные годы совершила на исконной повстанческой территории, – зная, что он сейчас услышит, Бузько торопливо сказал:
– Вы каждый день моли́тесь за меня, мама. И в храме, и дома. Мне это сейчас очень нужно…
Старуха присела в углу и всплакнула.
– Что-нибудь случилось, мама? – нежно спросил хорунжий.
– Да ничего, – отмахнулась та, и слезы гуще потекли по ее морщинистым щекам.
– Да что случилось? Из-за Марийки, что ли, плачете? Она девка крепкая – осилит и польские теплицы, раз итальянскую старуху выдюжила!
– Да не из-за Марийки я!.. Сосед, Ванька Кравцив, как машину новую купил, так совсем нахальный стал! Забор с моей стороны разобрал, говорит: так сельсовет в семьдесят пятом году отмерил… А я ему: да откуда ты знаешь, ты не жил ведь здесь в семьдесят пятом? А он: не умничай, старая, скоро сынка твоего новая власть к стенке поставит… И вешки вкопал. Забор, сказал, будет бетонный делать…
Бузько вскинул голову. Накопившемуся раздражению нужен был немедленный выход.
ebooksa