Последний грех

— Есть, — Вася отвел взгляд.

— Ты меня удивляешь. И кто же?

— Да…. местный умник. Из активистов. Хочет на следующих выборах в Думу пробиться. На голом энтузиазизме и красном знамени, — Вася едко захихикал. Но Альберту было не до смеха. Прервав смешки, пиарщик собрался. — Да вы не волнуйтесь. Я уже на него компромат накропал.

— Какой?

— Десять лет назад он в райкоме комсомола работал. А мы тут документик отыскали, якобы, подписанный им в 84-м, о сносе церковного храма — памятника зодчества 19 века.

— Чего, на самом деле снес?

— Да кто бы ему дал?! Это ж уровень секретаря горкома, и не комсомольского, а партийного. Конечно, потом разберутся, что не тот секретарь. Но пятно останется. Слух пойдет, что да как — в общем, народу только повод дай, остальное они уж сами навыдумывают.

— Вася! — Альберт улыбнулся. — Ну, у тебя и башка.

— Работаем, Альберт Борисович. — Пиарщик смущенно опустил глаза. — Работаем. Вы, главное, сегодня о тезисах не забудьте и так поинициативнее, побойчее. Оппозиционера из себя рьяного стройте. Народ у нас сейчас президента не очень, на этом и вылезем.

— Ладно, не учи ученого. Про президента я и сам могу.

Самолкинское выступление пошло на ура. Альберт и сам чувствовал, как ухватить народ за живое, а с Васиными раскладами и вовсе был, как ураган. Многое из его речи было содрано из программы коммунистов, кое-что Альберт придумал сам, но ключевые моменты, конечно же, он — Вася.

Поначалу народ столичного гостя слушал так себе. Все ждали, когда тот кончит, и начнут раздавать подарки: обещанные пол-литра дрянной водки или килограмм сахара. Тем и заманили. Иначе, в зале ДК не было бы ни души. А так — люди ерзали в креслах, вязали носки, кто-то спал после ночной смены, но все сидели. Упомянув про тяжелое для страны время, Альберт перешел к рассказу о неравном бое с кремлевской мафией. Народ понемногу стал просыпаться. Заметив оживление, Самолкин добавил угля: «Да меня за это едва в Лефортово не отправили!» Люди, отложив спицы и газеты, стали слушать. Когда же со сцены брызнули тирады обличений и, трое, специально нанятых Васей, хлопальщиков истерично застучали ладошами, зал ожил. Несмело, но с каждой секундой все энергичней и энергичней, люди вливались в хлопки и, через минуту Альберт уже тонул в громких овациях. Избирательные технологии работали. И, что самое главное, заставляли думать, что оратор и есть, тот самый — наш человек. Умный, честный, принципиальный! И раз его так горячо приветствует народ, значит, так оно и есть. Куда уж до него этому коммуняке, разрушившему церковь, а теперь вот еще и газ обещавший?! Знаем, видели! Поэтому, если и голосовать, то только за него — Альберта Самолкина. Ну и губернатора, которого он упомянул. Эти уж точно не подведут.

Кто с водкой, а кто с сахаром, люди уходили из ДК довольные и воодушевленные. Седая старушка, едва переставляя ноги, прижимала килограмм белого счастья и пытливо спрашивала у организаторов: «Где еще будет выступать Альберт Борисович?!». Те не знали, но обнадежили — на выборах голос за Самолкинского губернатора будет весить уже не один, а два килограмма сладкого порошка. «Хочешь-не хочешь, — кумекала старушка, — а идти придется».

Альберт зашел за кулисы и вытер лоб платком.

— Твою мать, как я их?! А?

— Цицерон отдыхает. — Вася довольно улыбался.

— А я что говорил?!

— Да…., — Помощник понятливо развел руками. — Ну что, Альберт Борисович, теперь в гостиницу? Отдохнете немного, а вечером — ресторан и культурная программа.

— Да, надо отдохнуть а то, что-то вымотался я.

— Но расслабляться нельзя. Завтра снова в бой, колхоз Клары Цеткин.