– Там, где монах! Где свечи! Церковь! В той церкви был крест? Во сне ты его видела? Он стоит перед иконами! Вот так вот – на уровне груди!
– Да! – теребила непослушную пуговицу Женя.
Ей непривычно застегивать пуговицы, расположенные не на той стороне! И еще в Ставровуни не пускают женщин! Она не могла видеть этот крест в церквушке под самым небом, если она женщина!
– Тебе знакома такая фамилия – Алтынов?
– Нет.
– Это ты! – сказал Корнышев. – Твоя настоящая фамилия – Алтынов!
– Алтынова?
– Алтынов!
Господи, как же ей объяснить, что она не женщина! То есть сейчас вроде как женщина, но когда-то была мужчиной! Ну попробуй так с ходу ей объяснить, что на самом деле ее зовут Иван!
– Я не поняла…
– Никаких вопросов! – Корнышев вскинул руки, отгораживаясь от Жени. – Я чуть позднее тебе объясню! В Москве!
Если ей сказать здесь и у нее поедет крыша – потом не расхлебаешь, там такие проблемы могут начаться, что небо с овчинку покажется.
Корнышев позвонил в аэропорт, где ему сообщили, что ближайший рейс на Москву – завтра днем. Оставалось ждать. Из гостиничного номера ни Корнышев, ни Женя больше не выходили. Женя легла спать. Корнышев устроился в кресле и бодрствовал всю ночь, вслушиваясь в звуки. Ничего подозрительного. Редко-редко он слышал за дверью шаги припозднившихся постояльцев отеля и больше никаких звуков, кроме легкого жужжания кондиционера. Уже под утро, когда небо за окном из черного превратилось в серое, Корнышев выключил кондиционер и распахнул балконную дверь, впуская в комнату звуки и запахи близкого моря.
Наступление утра убавило напряжение, и Корнышев задремал, но очнулся довольно скоро, услышав шорох. Женя сидела на кровати, кутаясь в покрывало, и смотрела на Корнышева. Часы показывали семь.
– Доброе утро, – сказал Корнышев.
– Доброе утро, – застенчиво отозвалась Женя. – Вы спали в кресле?
Корнышев неопределенно пожал плечами.
– Собирайтесь, – предложил он. – Мы уезжаем.
– В Москву?
– Да.