– Но больше никаких доплат! – решил окончательно обезопасить себя от дальнейшего вымогательства Спиридонов.
– Договорились!
– Мамой поклянись!
– Клянусь твоей мамой! – не стала упираться цыганка.
– Моей не надо! – всполошился Гриша. – Своей клянись!
– Ну чего ты привязался? – вдруг озлобилась цыганка. – Ты за тридцать пять рублей мою маму, старую больную женщину, обидеть хочешь? Ты ее видел? Ты ее знаешь? У нее одного глаза нету, так ты еще от нее чего-то хочешь поиметь?
– А с глазом-то чего такое у нее? – хмуро осведомился Гриша.
– Ослепла, – сообщила цыганка. – Она глазом поклялась однажды… Хорошо еще, что не двумя…
– Ну надо же, – пробормотал Гриша.
Он пошарил по карманам, нашел две мятые десятки и протянул их собеседнице. Цыганка благоразумно взяла деньги и лишь потом стала качать права.
– Я не поняла! – сказала она недовольно. – Ты же говорил – тридцать пять!
– Я сейчас тебе дал двадцать и раньше еще пятнадцать. Ты считать умеешь?
– Ах ты, гад! – сказала в сердцах отбросившая всякий политес цыганка. – Чтоб тебе бензином подавиться! Чтоб тебя в машине укачало! Чтоб тебе по счетчику всегда платили!
– Ты полегче на поворотах! – проявил недовольство Гриша.
– И ты меня еще вспомнишь! – посулила цыганка, делая такие страшные глаза, будто не было проклятия более ужасного.
Закаленный в переделках, которыми изобилует таксистская жизнь, Гриша прикинул, чем видение этой цыганки лично ему может грозить, обнаружил, что ничем, и закрыл окошко, демонстративно отгородившись от докучливой собеседницы. Настроение она ему смогла испортить, и теперь должно было произойти что-то очень и очень хорошее, чтобы к Грише Спиридонову вернулось так неожиданно испарившееся ощущение счастья и мировой гармонии.
Счастье явилось Грише в виде неуверенно шагающего по тротуару клиента. Увидев его, своего касатика долгожданного, Гриша пришел в такой восторг, какой прежде в своей жизни он испытал один-единственный раз, да и то очень давно, в детстве, когда отец Гриши, Спиридонов-старший, хотел выпороть сынулю, да не нашел ремня на привычном месте и так удивился отсутствию столь важного в педагогическом процессе инструмента, что экзекуция как-то сама собой отменилась. Ремень в тот раз заблаговременно спустил в мусоропровод сам Григорий, а вот на этот раз он в подготовке не участвовал и счастье пришло к нему само, ножками, хотя и заплетающимися.
Гриша обрадовался своему пьяненькому пассажиру как родному и даже порывался выбежать из машины, распахнуть перед ним дверцу и поддержать под локоток, но не успел. Пассажира повело, и он, чтобы удержать равновесие, ускорил шаг и так, семеня, добежал до ближайшего более-менее прочно стоящего объекта, о который можно опереться, и предметом этим была машина Спиридонова.
Клиент упал на дверцу с правой стороны, прилип к машине, фиксируя свое тело в пространстве, и его пьяная физиономия оказалась как раз на уровне открытого окошка.
Гриша Спиридонов ласково улыбнулся клиенту, но сказать ничего не успел, потому что тот вдруг спросил: