Никита ушел в пристроенный к дому гараж. Я опустился на корточки, чтобы мне сподручнее было общаться с Катериной.
– Сколько тебе годиков? – задал я вопрос, неизменно задаваемый в первую очередь всем детям взрослыми людьми.
Девочка молча смотрела на меня. Так по ней и не скажешь, что психически больна. Пузыри не пускает, в конвульсиях не бьется, не кусается. Разве что взгляд ее выдает. Он у нее печальный и какой-то до бездонности глубокий. Дети так не смотрят.
– А мама твоя где? – спросил я.
Молчание в ответ.
– Пойдем поищем маму, – предложил я.
Она вдруг протянула ко мне свои ручонки. Я взял ее на руки. Она прижалась крепко. Я понял, что мы уже друзья.
С ребенком на руках я поднялся по ступеням крыльца и вошел в дом. Сразу за входной дверью обнаружилась передняя, переходящая в просторную гостиную. В гостиной я и увидел маму девочки. Она стояла посреди обширной комнаты, сцепив в замок длинные пальцы бледных рук.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Здравствуйте, Евгений Иванович! – пролепетала она в ответ, пребывая в близком к обморочному состоянии.
– Вы извините, что я вас потревожил, – улыбнулся я ей ободряюще. – Колесо проколол. А обратиться не к кому.
– А мы – чем? – сказала она неуверенно. – Помочь, в смысле.
– Нужен домкрат. Ваш сын пообещал найти.
– А, да-да, – поспешно закивала женщина. – Никита сделает, а как же!
– У вас тут и не знаешь, к кому обратиться. Заборы пятиметровой высоты. Не докричишься.
– Да! – сказала женщина и судорожно вздохнула.
– Я недавно разговаривал с вашим главным… Не знаю, как он официально называется… Председатель правления, наверное, – сказал я. – В общем, Жориком. Вы его знаете?
– Муж знает, наверное.
– А вы?
– Я – нет.