До Магометыча они так и не добрались. Хоть это радует.
– Вот привез бы ты меня на место, – продолжал я. – Дальше что ты должен сделать?
– Сабадаеву сообщить.
– А он здесь так и сидел бы?
– Ну, наверное, – не очень уверенно ответил Урузмян.
– Чего же ему тут сидеть, если ему уже припекает, – уловил я несоответствие. – Если он при мне сказал, что в заложниках нас продержат до тех пор, пока вы все не разбежитесь.
– А и правда! – озадаченно сказал уроженец Еревана. – Сабадаев, значит, и сам хотел сбежать?
Он посмотрел на меня удивленно, словно вопрошая: что же это такое творится, люди добрые? Пока я буду с заложником в деревне сидеть, мой босс – фью-ю-юить! – и на Канары!
Мне нечем было его утешить. В отношении Сабадаева я не питал иллюзий.
– Вот гад! – сказал Урузмян в сердцах. – Ну что за шакал!
Он чуть не плакал. Он служил, как мог, а его предали.
– А что же Мария? – вспомнилось мне.
– А что Мария? – невнимательно отозвался Урузмян, больше занятый своими переживаниями, чем общением со мной.
– Там, в пансионате, есть еще Мария. И ее детишки. С ними-то как? Что Сабадаев может учудить? Какие у него в отношении Марии планы?
Урузмян хлопал ресницами, и мне показалось, что он никак не возьмет в толк, о чем это я.
– Он искал Марию, – попытался я донести до него свою мысль, – и вот наконец нашел. Что теперь? Искал-то он для чего? Чтобы расправиться?
– С кем расправиться? – совсем уж растерялся Урузмян.
– С Марией, ясное дело! – сказал я в сердцах. – Ну чего ты дураком прикидываешься?
Оглоедов сжал кулаки и придвинулся к подследственному. Подследственный, поняв, что через секунду он превратится в пострадавшего, торопливо произнес:
– Я правда не понимаю! Вот хотите – поклянусь?