– И после каждой из них состояние Дружинина начинало вызывать у тебя опасения?
– Нет, конечно.
– То-то же, – сказал Смирницкий. – А откуда он вообще взялся?
– Из детского дома. Хотя… – Удалов пожал плечами. – Я готов поверить, что он и в детском доме не был никогда.
Он сказал так потому, что вспомнил Дегтярева, вдруг ставшего Марковым, и вообще весь первый состав «Антитеррора».
– Скажи мне, Игорь, возможно ли такое, что человек вдруг забывает все, чем жил прежде: своих родных, свой дом и даже свое настоящее имя, – и живет под чужой фамилией, не испытывая при этом ни малейших неудобств?
– Не так сложно заставить человека что-либо забыть, – сказал Смирницкий. – О подобных случаях ты и сам, наверное, слышал не раз. Человек попадает в катастрофу, долгое время находится без сознания, а когда приходит в себя – ничего не помнит. Амнезия.
– Но это – результат травмы.
– Я только как пример это привел, Федя. Чтобы показать тебе, что это в принципе возможно. А вообще есть медицинские препараты, способные стереть память. Человека очень легко превратить в животное, ты уж мне поверь. Он будет есть, пить и даже совокупляться – но все это только на уровне рефлексов.
– Но они же не просто лишают человека памяти! – воскликнул Удалов. – Они вкладывают в нее новую информацию!
– Я думаю, что и подобное возможно. Если память чиста, как лист бумаги, в нее можно записать все, что угодно. Ученые уже очень близки к этому.
– Близки! – воздел палец к потолку Удалов. – Но это еще не значит, что им это уже доступно!
– Когда я говорю – «ученые близки», я имею в виду средний, общедоступный уровень. Но есть ведь элита науки, ты пойми. Те, кто на шаг впереди всех. И пока общая масса ученых лишь приближается к этому, они уже вовсю используют результаты своего гениального открытия. И если это открытие засекретить…
– А смысл? Зачем засекречивать?
– Эх, Федя! Что ж тут непонятного? Пока новый метод недоступен другим, можно делать вид, что его пока и не существует. И использовать – в интересах верхушки общества, или в интересах обороны, или просто в своих собственных. Мы именно с этим и столкнулись, Федор. Пойми ты наконец. Не исключено, что там, в комнате, сидит вовсе не Дружинин. Это вполне может быть Воронцов.
– Но как в этом убедиться? – воскликнул Удалов.
Он уже почти поверил в возможность подобного, но, как человеку, рационально мыслящему, ему требовались доказательства.
– Поговори с ним поподробнее, Федя, – посоветовал Смирницкий. – Вопрос, другой, третий. Ты каких-нибудь полчаса с ним побеседуешь и поймешь, кто перед тобой. Ты о Воронцове что-нибудь знаешь?
– Так, – пожал плечами Удалов. – В общих чертах.
– Попробуй. Мне кажется, что он действительно Воронцов. Тут ведь вот какая штука получается, Федя. Я ведь ему в сознание совсем неглубоко проник, ты уж мне поверь, и если случилось такое – значит, этим парнем надо заняться всерьез.