– Ты мрачно на жизнь как-то смотришь.
– Я смотрю на нее правильно.
– Правильно, но не для наемного работника. Не для лошади.
Подбельский говорил и в глаза Паше смотрел. И во взгляде его читались вызов и холодный интерес. Интерес ловца бабочек, уже приготовившего булавку. Ценный экземпляр. Сейчас поймает и проткнет булавкой.
– А я не лошадь! – вскинулся Паша.
– Но ты же сам сказал: наемные работники – те же лошади…
– Я не лошадь!
– Ты – не лошадь. Ты Паша Барсуков, – согласился Подбельский, а в глазах насмешка была, граничащая с издевкой. – Так легче тебе?
У Паши сердце бешено колотилось, и он готов был броситься на сидевшего перед ним человека, но что-то удерживало его. От неподвижности собственной и обрушившейся вдруг беспомощности в глазах у Паши потемнело. Он глаза ладонью прикрыл непроизвольно.
– Ты не кипятись, – донесся до него откуда-то издалека голос Подбельского. – Шутю я.
И это его "шутю" было совершенно оскорбительным.
– Мне надо идти, – сказал Паша.
– Хорошо, – согласился Подбельский и зазвенел стаканами. – Вот только выпьем давай по маленькой, чтобы братику моему в небе было уютно.
Паша глаза открыл наконец. Подбельский перед ним на диване сидел расслабленно.
– Это брат мой был, – сказал Подбельский. – Юра. Примчался из другого города, прослышав о делах моих неважнецких.
Усмехнулся невесело.
– Почему "неважнецких"? – проявил неосведомленность Паша.
– Потому, – ответил Подбельский односложно и выпил свой коньяк.
Открылась дверь, вошел начальник охраны.
– Улетел? – обернулся к нему Подбельский.