В прицеле – Олимпиада

22
18
20
22
24
26
28
30

— На червя.

Поручик изобразил улыбку всезнающего Будды.

— Понятно. Нет, ребята, пиленгас не человек. Он что попало жрать не будет, а клюет только на морского червя.

— И где такого брать? — деловито поинтересовался Валерик.

— Есть места. И, поскольку в науке я полный нуль, пожалуй, для начала займусь снабжением. К тому же, говорят, тут домашнее вино неплохое.

— А что такое пиленгас? — поинтересовалась Олимпиада.

Поручик мечтательно закатил глаза:

— Это вроде кефали, только в сто раз лучше. Доподлинно известно, что герой известной песни Костя-моряк приводил в Одессу шаланды, полные не кефали, а именно пиленгаса. Просто пиленгас в размер стиха не уложился. Ну, и рифма, сами понимаете, неподходящая.

Все засмеялись. Остался хмурым только Гордеев. Он давно успел вернуться, правда, без подмоги. Сейчас он свирепо супил бровь и небрежно играл подкачанными бицепсами.

— А я бы с этими бандитами базарить не стал, — заявил он. — Врезал бы пару раз, и весь разговор.

Поручик наклонился к его уху и тихо сказал:

— Я знал, что ты нормальный пацан. Я с ними на эту ночь стрелку забил, значит, нас уже двое. Думаешь, справимся?

Гордеев как-то сразу сдулся, словно проколотый воздушный шарик, и заметно приуныл.

Олимпиада и Капитолина наперебой угощали Дениса. На десерт был чай, черный, крепкий и сладкий, заваренный прямо в ведре. Голицын пил его из раскаленной эмалированной кружки и блаженствовал, чувствуя себя на седьмом небе.

Тем временем с обедом покончили, и вокруг Поручика стал собираться кружок молодежи. Некоторые закурили. Денис выпросил еще одну кружку чая. Такого он не пил сто лет.

— А как вы с нашими девочками познакомились? — заинтересованно спросила пышная аспирантка. — Правда, что вы их от насильников спасли?

Поручик посмотрел на Капитолину и Олимпиаду. Те чувствовали себя именинницами.

— Да какое там спасли? Просто подвезли до Москвы. Мы с друзьями из Питера возвращались, ну и подобрали на дороге.

— А правда, что у тебя в том взорванном поезде товарищ погиб? — спросила Олимпиада.

Поручик погрустнел: